— С какой стати, ради всего святого, близнецам Дякинымубивать Максима и Люду? — вклинилась Полина.

— Если вспомнить их любительский спектакль спривидением, можно возвратиться к мысли, что им зачем-то страшно нужен именноэтот клочок земли.

— Но я позволила им делать на нем все, что имвздумается! — возразила Полина.

— Следует понимать так, что Дякины хотели получить егоне во временное, а в постоянное пользование, — не сдавался Никифоров.

— Зачем? Там не может быть нефти или залежей золотойруды! Никто не собирается проводить по этому куску земли газопровод. И дажеесли Дякины обнаружили под слоем дерна кладбище слонов, их всех давно можнобыло выкопать, вывезти и продать за границу!

— Кроме того, — здраво рассудил Бунимович, —этим типам вряд ли было известно, кто унаследует дом и землю после смертиАнохиных, и захочет ли новый хозяин продать ее. Да еще продать именно им!

— Костя дело говорит! — поддержала Полина.

В ответ на ее горячность Никифоров ухмыльнулся. И было вэтой ухмылке какое-то презрительное превосходство, от которого у нее сталохолодно в животе.

— Из этого следует простой вывод, — он пожалплечами. — Или Дякины не причастны к убийству, или мы не знаем ихнастоящий мотив.

— А у тебя есть хоть какие-нибудь догадки по поводумотива? — спросила Полина. — В прошлый раз ты все так класснораспутал…

— В прошлый раз речь шла о пустяке. А сейчас — обубийстве, — буркнул он. — Чтобы точно знать, кто убил — Петя с Митей,или близнецы Дякины, или кто-то еще, мне нужно больше информации. — Онпомолчал и нелюбезно добавил:

— В любом случае, я уже сделал, что обещал. За тобойлично никто больше гоняться не будет. Ты ведь только этого от меня добивалась?

На душе у него скребли большие жирные кошки. Никак не меньшеМирандолины. Ему стало противно, что он сорвался и сказал такое. Ну и черт сней — сказал и сказал! Пусть целуется со своим Бунимовичем.

— Действительно, — поддержал его толстокожийКостя, жадно поедая пряники, сахарной горкой лежавшие на блюдце. — Поля сэтого момента можешь спать спокойно. Дякиным ты на фиг не нужна, Петя с Митей вбегах, им собственную шкуру спасти хочется. Им не до тебя!

— Ну раз так, — весело ответила Полина страннымзвенящим голосом, каким пионеры читали речевки, — схожу-ка я прогуляться.В магазин опять же забегу. Что-то я давно там не была! Все боялась, что на менянабросятся…

— Теперь не набросятся! — пообещал Бунимович.

Из последних сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться в голос,Полина встала из-за стола и на деревянных ногах прошла в комнату. Быстропереоделась в сарафан, выстиранный и выглаженный расторопной Маргаритой,разыскала в шкафу собственные босоножки, написала короткую записку, подхватиласумочку и выбежала из квартиры. Дверь хлопнула громко, слишком громко. Можетбыть, они посчитают ее свиньей, когда поймут, что она ушла совсем, но вернутьсяобратно после того, что сказал Никифоров, — это просто перестать себяуважать.

Записки, конечно, недостаточно. Позже она напишет емублагодарственное письмо. Да, так она и сделает. В самых изысканных выраженияхпоблагодарит его письменно. Ему даже не нужно будет отвечать, потому что она неукажет обратного адреса. Он не ответит, даже если захочет, потому что адресатети Муси не знает. Ну и хорошо, просто отлично.

На улице, оказывается, собиралась гроза. Она думала — тактемно, потому что время к вечеру, однако, как только вышла из подъезда,услышала порыкивание. Гром прятался за тучами где-то поблизости. Вот он короткорявкнул, швырнул в лицо Полине злой порыв ветра и сбросил сверху первую молнию.Неуверенный дождь, почуяв поддержку, бросился колотиться об асфальт. Полинапоняла, что явится к директрисе, как побитый француз, — поздно ночью,мокрая, грязная, жалкая, потерпевшая поражение на всех фронтах. У нее нетдругой работы, и она не смогла понравиться мужчине, который поразил еевоображение.

Не забыть позвонить тете Мусе и сообщить, что она вернуласьдомой. Черт с ним, с дождем. Надо идти! Не стоять же здесь до тех пор, покаБунимович увидит ее в окно и затащит обратно. Полина шагнула в лужу, которуюможно было обойти. Однако на нее напал пофигизм. Ну и пусть я промокну! Кому доэтого есть дело?

Полина пересекла двор и уже готовилась войти под арку, когдакакая-то тень отделилась от кустов акации и метнулась к ней. Она увидела толькочерный блестящий плащ и кулак, который летел ей прямо в лицо. Кулак достигцели, и перед глазами Полины расцвел красно-желтый цветок, осыпавшийся вниз,словно гроздья праздничного салюта.

Никифоров с Бунимовичем посмотрели очень познавательнуюпередачу о месте обитания и повадках выхухолей, после чего отправились на кухнюперекусить. Там они застали Мирандолину, которая стояла на обеденном столе и саппетитом доедала копченую колбасу, оставленную без присмотра. Когда включилсясвет, она немедленно оставила добычу, спрыгнула со стола, метнулась к мойке иприжалась к полу, глядя на хозяина жалобно и испуганно.

— Нет, посмотри на эту актрису! — воскликнулНикифоров. — Изображает из себя рабыню Изауру. Будто я ее за всякуюпровинность бью палками! Сволочь ты, Мирандолина, и больше никто.

— Все равно, уж лучше кошка, чем белые мыши илитараканы, — заметил Костя со знанием дела.

— Ну, тараканов специально никто не разводит, незагибай.

— Да? — немедленно воодушевился тот. — Мойзять очень даже разводит. — Никифоров фыркнул. — Они у него в банкеживут, в трехлитровой. Одну тварь он особенно любит и держит отдельно.Называется мадагаскарский шипящий таракан.

— Он правда, что ли, шипит? — не поверилНикифоров, угощаясь недоеденной Мирандолиной колбасой.

— Еще как шипит! И здоровый такой, с палец размером. ОнПолину чуть до смерти не испугал!

— Да? — равнодушно спросил Никифоров, прикидываяпро себя, когда это могло сл??читься.

— Представляешь, привожу я ее во флигель и начинаюрассказывать: это — мухи, это — кузнечики, как вдруг она задрожала и говорит:«По мне, Костик, что-то ползает!». И прямо с лица вся спала. Я заглядываю вбанку… А там…

Никифоров перестал жевать и внимательно поглядел на него.

— ..А там никого нет! Я ей говорю: «Ты, главное, невизжи, это таракан. Ну, тот самый — мадагаскарский, шипящий». Как онаподпрыгнет, как начнет с себя одежду срывать! Когда мы этого таракана у нее вволосах нашли, она бросилась ко мне — и в слезы. Терпеть, говорит, не могу этугадость! А кто ее любит? Эти биологи все-таки какие-то особенные люди, ты ненаходишь?

— И между вами ничего не было? — осторожно уточнилНикифоров.

— Ты кого имеешь в виду? Меня?