— Тебя, тебя. Конечно, тебя, дурак! Тебя и Полину, а нетебя и таракана.

— Чего ты орешь? — оскорбился Костя. — Чтомежду нами может быть, когда она с тебя глаз не сводит. А ты как собака насене!

— Ни себе, ни людям! — подтвердил Никифоров итотчас ощутил, что воздух вдруг стал каким-то особенным — сладким, душистым,прохладным. — Костя, ты чувствуешь, как дышится?

— Еще бы! На улице дождина такой. Всю дрянь прибил кземле.

— Поля, наверное, промокла.

— Не думаю. Стоит где-нибудь в магазине, пережидаетсамый ливень.

— Я выйду ей навстречу с зонтом, — придумалНикифоров и немедленно вскочил. — Как ты считаешь, она уже скоро вернется?

Костя посмотрел на часы и проворчал:

— Я считаю, она должна была вернуться часа полтораназад.

Оба они тут же замерли и уставились друг на друга. Мысль отом, что с ней могло случиться что-нибудь ужасное, искрой проскочила междуними. Они с топотом помчались в коридор, Никифоров схватил зонт и первымвыбежал из квартиры.

Полина лежала на траве возле песочницы в грязной луже, рядомс ней толпилось несколько человек. Какой-то дяденька присел на корточки и взялее за руку, пытаясь понять, есть ли пульс. При виде ее безжизненного тела имокрых рыжих волос Никифоров так перепугался, что даже стал заикаться.

— Т-ты с-собери ее вещи, — попросил он Костю. —А я тут сам…

Он невежливо оттолкнул дяденьку и поднял Полину на руки.Скула была рассечена, с коленей и локтей содрана кожа, с ладоней капала кровь.Кровь капала, и Никифоров понял, что Полина жива. И, прижав ее к себе,почувствовал, как бьется сердце.

Костя собирал мелочи, высыпавшиеся из вывернутой наизнанкуПолининой сумочки.

Вещи валялись вокруг, словно детали раскуроченногомеханизма.

Они принесли Полину домой, положили на кровать и завернули водеяло. Потом Никифоров позвонил Маргарите, у которой мама-пенсионерка некогдабыла заслуженным врачом. Костя поехал за ней и привез ее через полчаса.Маргарита тоже приехала, и Никифоров в первый раз в жизни увидел, как онавходит в квартиру и не улыбается.

— Что вы, словно на похоронах? — громко и сердитоспросила Маргаритина мама, выплывая из спальни. — Все с ней в порядке.Кто-то ударил ее по лицу, она упала и потеряла сознание. Уже пришла в себя, такчто нечего тут разговаривать шепотом и ходить на цыпочках. Ей нужна моральнаяподдержка, а не ваши скорбные физиономии.

Бунимович повез маму и Маргариту домой, а Никифоров вошел вспальню и тут же увидел записку.

— Что это такое? — сердито спросил он и посмотрелна залепленную пластырем Полину. — Что значит: «Уехала домой, спасибо завсе»? Ты что, уходила.., навсегда?

Полина собралась с силами и отвернулась к стене. Никифоровзасопел и разорвал бумажку на четыре части.

— Ну, знаешь! — сказал он. — Я от тебя такогоне ожидал!

Она ему не отвечала, и он немедленно стушевался, вспомнив,как несправедливо с ней обошелся.

— Я знаю, что ты на меня сердишься.

— Совсем нет, — равнодушно ответила она, необорачиваясь.

— Я тебя подвел. Я обещал блеснуть интеллектом ираспутать преступление, но Шерлок Холмс из меня явно не получился.

— Перестань, — пробормотала она. — Ты былвовсе не обязан со мной возиться. И сейчас не обязан. Можно позвонить тетеМусе.

— Да? Чтобы приехал этот хрен садовый? — сердитоспросил Никифоров.

— Это Эдуард.., хрен? — не поверила Полина,поворачиваясь к нему. — Чем же он тебе не приглянулся?

— Я просто так, — опомнился Никифоров, присел накровать и взял ее за руку. Рука тоже была залеплена пластырем. — Как тыдумаешь, это мог быть кто-нибудь из Дякиных? Ну, тот, кто на тебя напал?

— Это мог быть кто угодно, — ответила она, иНикифоров увидел, что у нее до трещин высохли губы. — Черный плащ,капюшон:.. Ничего не разберешь. Кроме того, он кинулся. А когда кто-токидается, толком не успеваешь сообразить, что нужно что-то еще запомнить.

— Жаль, уже поздно. А то бы я прокатился на Каширку.Придется отложить до завтра. Костя останется с тобой, а я прямо с утречкамахну.

— А что там, на Каширке? — немедленно спросилаПолина, глядя на него поверх синяка на скуле.

— Городская квартира Дякиных. Надо еще адрес уточнить.Мы недавно совместный договор составляли — о прокладке дороги в поселке, обуличном освещении и все прочее. Так что надо выловить председателятоварищества, он мне скажет.

— Главное — знать, куда позвонить, — усмехнуласьПолина.

— В большинстве случаев это так.

— А если это… Дякины? И они сейчас готовы на все? И тына них нарвешься?

— Мечтаю на них нарваться! — пробормоталНикифоров.

— Но у тебя ничего нет: ни пистолета, ни кастета,ничего!

— Голыми руками я тоже неплохо действую. Особенно когдазлюсь. А сейчас я жутко зол.

* * *

Наутро, когда уколы перестали действовать, и у Полины сталовсе болеть, синеть и наливаться, Никифоров разозлился на Дякиных еще пуще, чемвчера. Злым он вышел из дому и сел в машину, которая обрадовалась ему иподмигнула, несмотря на то, что он бросил ее под дождем на всю ночь. Он поехална Каширку и пытался насвистывать по дороге, и никак не мог понять, почему унего плохо получается. Не сразу сообразил, что так крепко сжимает зубы, чтодаже воздуху через них не пробиться.

Ему пришлось долго плутать по дворам, покуда он неопределил, что дом близнецов Дякиных — вот он, прямо перед ним. Крайнийподъезд, первый этаж, далеко ходить не надо. Может, напрасно он не подготовилсяболее основательно? Вдруг Дякины и впрямь убийцы? Навалятся вдвоем, вот и всяместь кота Леопольда!

Дверь открыла женщина в цветастом халате. Она была невысокаяи не то чтобы полная, но какая-то расплывчатая. Даже лицо ее былонеопределенной формы, и на нем метались испуганные глаза.

— Да? — спросила она и отступила так поспешно,словно ожидала от Никифорова самого худшего.

— Я хотел бы поговорить с Николаем Леонидовичем, —коротко объявил тот.

Отчего-то ему казалось, что Николай Леонидович главнее, чемИван Леонидович. Если близнецы во что-то замешаны, то ведущим в этой двойкеявляется именно Николай.

— А их нету, — испуганно ответила женщина иотступила еще дальше.

— Как это — нету? — решил давить Никифоров. —Куда же они делись?

— Уехали они, — поспешно сказала та. —Подхватились и — фьюить!

— И когда это «фьюить» случилось?