– Я сравнил вас со старой пластинкой, – неожиданно для себя разоткровенничался Винни. – А патефон – это ваш Дом. Дом, в котором ничего не менялось на протяжении многих лет. Потому что патефон устроен так, что на нем не проиграть современный диск, а старую пластинку не засунуть в привод сидирома.

Гальяно ничего не ответил Подкидышу, только махнул рукой, отпуская его – ровно на триста шестьдесят пять дней. Даже если Винни не справится с заданием, он явится день в день, час в час, когда на календаре будет другой год. И в этой связи Гальяно вслух подумал:

– Почему праздничные даты на календаре выделены красным, тогда как даже круглую дату – год 2000-й от Рождества Христова – никто не удосужился выделить иным, отличным от черного цветом?

Матроса с «Танго» звали Гарсия Лопес. Ему было слегка за тридцать, с ранними залысинами, маленького роста. «Немудрено, что он своим носом ткнулся в тату долговязого Альваро Сантоса», – подумал Винни.

Встреча произошла в портовом городе Мобил, куда Винни приехал на машине и где сам Лопес, похоже, решил остаться навсегда. Они устроились на веранде кафе. Винни заказал моряку чили, себе только минералку.

– Узнаешь этого человека? – он выложил на стол фото Альваро Сантоса.

– Ни разу не видел его, – ответил Лопес, покачав головой.

– Ладно, я спрошу по-другому: похож он на главаря пиратов? Не смотри мне в глаза, иначе начнешь угождать мне. Смотри на снимок.

– Я не могу точно сказать, он это или не он. Я могу повторить: он высокий, сухопарый, виски у него седые. Еще у него татуировка на плече.

Винни был одет, как американский актер Дон Джонсон – под пиджаком не традиционная рубашка, а майка с короткими рукавами. Винни снял пиджак и повесил его на спинку стула.

– Смотри сюда, чудо. Вот я в майке с короткими рукавами. Похожа она на ту, в которой был босс пиратов?

– Да. Майка как майка. Только у той рукав задрался.

– А, рукав задрался. Покажи, как именно. Да не на своей, дубина, а на моей.

Лопес придвинулся к Подкидышу вместе со стулом и, вздернув короткий рукав майки, открыл рот. Он смотрел на эмблему итальянского спецподразделения, увидев которую однажды, забыть уже не мог. Он как будто снова переживал кошмар на сухогрузе.

– Вижу, тебе больше нечего сказать, – снова, но в этот раз мрачновато усмехнулся Винни.

И у него враз отпала охота задавать вопросы, потому что Лопес молча ответил на его главный вопрос: на борту сухогруза он видел или Сантоса, или его призрак.

– Расскажи, – попросил он после продолжительной паузы, – как вас угораздило попасть в Игольное ушко? Ведь каждый моряк знает, что это опасные воды.

– Так-то оно так, но каждый моряк знает и другие опасные воды – это весь Аденский залив.

Винни был вынужден согласиться с Лопесом. Район действий сомалийских пиратов – Аденский залив, продолжение Красного моря и Суэцкого канала, кратчайший путь из Европы в Азию. Каждый год здесь проходит двадцать тысяч судов, и в плане трафика Аденский залив уступает лишь Малаккскому проливу, который пропускает пятьдесят тысяч кораблей в год. По нему проходит половина всех насыпных грузов и треть контейнерных перевозок. В сутки Аденский залив пропускает до двухсот пятидесяти гражданских судов под флагами разных государств. И такая интенсивность движения упрощает задачу пиратам: им достаточно занять подходящую позицию в море, не удаляясь далеко от берега, и дождаться жертвы.

Винни задал Лопесу еще несколько вопросов и, расплатившись с официантом за обед, пожелал моряку удачи.

Лопес забыл сказать Подкидышу о том, что пираты проникли на сухогруз с баркаса, когда только-только начало смеркаться; даже вахтенный мысленно отсалютовал ему и пожелал счастливого улова, приняв за рыбацкое судно. Но было поздно: Винни сел в свою машину и лихо вырулил с маленькой парковки.

По пути домой в голове Подкидыша созрел план. Он буквально видел картинку, на которой главным предметом был изображен «низкобортный красавец», а где-то в перспективе – плавучая база пиратов. «На воду летят лодки, на тросах в них спускается абордажная группа, ревут моторы, и лодки мчат навстречу жертве!»

...Винни выбрал долгий путь, но другого не видел. Он жил верой в то, что Альваро Сантос клюнет на его приманку. С другой стороны, у него будет время подумать и над другими проектами, но – уже с близкого расстояния, когда бриз донесет до него смрадное дыханье Острова, и в нем он различит дыханье Сантоса.

Винни предстояло окунуться, буквально задержав свое дыханье, в прошлое, далекое прошлое, когда на нем была военная форма, когда лицо его задубело от моря и солнца. Он в группе обеспечения, на вторых, до некоторой степени обидных ролях, но теперь его место на острие оперативной группы.

«Только не торопись, – дал он себе указание. – Действуй последовательно. Помни: успевает тот, кто никуда не торопится».

Новоорлеанский порт. Винни отчетливо представил себе чернокожих рабов, целые полчища, целые поколения, которые работали без устали и без устали же смешивались с французами, испанскими креолами, шотландцами и ирландцами. «Город-полумесяц», «Беззаботный город» – много названий у Нового Орлеана. Но девиз его на протяжении многих десятилетий остается неизменным: «Пусть текут хорошие деньги».

Сегодня в Новом Орлеане проживает не более половины населения, что было до «Катрины». Винни верил оценкам экспертов: большинство из тех, кто не вернулся в Новый Орлеан, не сделает этого никогда. На город обрушился другой ураган – «латинос». Винни не знал другого такого места, где было бы столько латиноамериканцев. Этот «медный сплав» хлынул сюда восстанавливать город, да так и остался в нем.

Но «Голливудский юг» как был главным городом Штатов, так им и остался.

Неожиданно для себя, ни к месту, ни ко времени, Винни припомнил имя – Джин Лафитт. Кто он такой, этот Лафитт? Он короновал сам себя, создав свою империю водных путей; он был тем человеком, о котором Байрон писал: «Он оставил имя корсара другим именам, связал одно достоинство с тысячью преступлений». Лафитт имел манеры джентльмена, достоинство короля и мистику легенды. Именно последнее заставило Винни сравнить Лафитта с Альваро Сантосом. Мистика легенды. Родившийся в Испании, с испанской же кровью, личный киллер крестного отца новоорлеанской мафии, он бежал из Нового Орлеана – как в свое время, почти двести лет тому назад, бежал из города-полумесяца Лафитт, чтобы провозгласить на одном из островов свое королевство.

Несомненно, Винни расслышал здесь перекличку времен, имен, деяний, событий вообще.

Он попытался отмахнуться от навязчивых, как сонные мухи, мыслей, но они еще долго лапали его. Он даже не замечал, что рядом с ним – Бруно Масуччи, человек, которому он сейчас готов был простить его «пугливую дерзость». Собственно, ничего предосудительного Бруно не совершил, просто пошел на поводу у событий и собственных ощущений. Но Винни точно знал, что простить его не сможет. «Светит ему отсрочка, – усмехнулся Винни. – Сколько там отпустил всем нам Гальяно?.. Все – это и я, и Бруно, и Сантос, и даже сам крестный отец. Мне придется плюнуть на свою мстительность, но так, чтобы никто, особенно Бруно, не увидел, что уголек все еще тлеет».