- Давай что-то посерьёзней закажу. Я, пацаны, домой не хочу идти. Задрали меня жена с тёщей. И ребёнок постоянно тупит. Одни двойки из школы таскает. Урод. Было бы где – жил бы сам. Тут ещё на работе аврал. Начальство мусор разгребать заставляет. Понагнали технику, КамАЗов, кранов, солдат каких-то. Всё красят, белят… Готовятся.

- К чему? – Проставнюк наполнил рюмки.

- Говорят, покупатели приезжают. А хрен ли там смотреть? Всё давно растащили. Цеха пустые, ни одного станка не осталось. Мы у кранов движки ещё год назад поснимали. Ну, давайте ещё раз помянем. Пусть им там будет хорошо, а нам – тут.

Молча выпили. Сурок мутными глазами проследил за рюмками собеседников.

Все воруют, один я охраняю. И пацаны тоже охраняли… В Афгане – все ранены были, сумели уцелеть. Здесь в инкассаторах тоже ходили по лезвию… Такая дурацкая смерть. А может, так и нужно? Может, их для того Бог и послал, чтобы они от старика пулю словили…

А меня он зачем послал? Чтобы я эту дуру сначала трахнул, а потом сдал Вазгену? Нет, шмара эта никчемная. Дурная, как сто китайцев, одни проблемы от неё.

Сквозь пьяный шум он равнодушно принимал тихую беседу друзей.

- …после братов Чебыкиных там уже и воровать нечего… Два года вывозили машины с металлом круглосуточно… через проходную. Официалом, типа. Восемь бригад сварщиков в три смены резали все подряд… Давай пацанов помянем. Вадим, ты как? В норме?

- В норме, – Сурок взял рюмку. – Вот скажи, Куток, а ты смерть рядом видел?

- В смысле? – Краснокутский суеверно отставил рюмку.

- Ну так, чтоб совсем рядом… чтоб чувствовать её. Смотрел в глаза? А?

- Вадик, что ты трёшь? Обидеть хочешь? Не получится. Меня сегодня уже пытались обидеть…

- А-а, при чём тут обида… - Сурок поплыл. Он опустил голову на стол и закрыл глаза.

Тёмная спальня. Детские руки судорожно шарят по верхней полке чужой прикроватной тумбочки. Полотенце, мыло, зубная паста… Вот он, газетный сверток! Родительская передача. Домашний хлеб, котлеты, варёная колбаса и три шоколадные конфеты. Голодный желудок убивает осторожность. Котлета целиком пихается в рот и… свет загорается. Старшие пацаны стоят у дверей, пристально смотрят на него.

«Вот кто крыса!» Сурка хватают под мышки, волокут в пустую классную комнату на третий этаж, открывают окно и выпихивают на улицу. Он висит вниз головой, лодыжки ног держат нетвёрдые руки. Далеко внизу бетонная отмостка здания. «Три-четыре, отпускай». По лицу течёт солоноватая жидкость. «Хватит. Он уже обоссался, затаскивай»...

Сурок, поднял голову и повернулся к барной стойке.

- Ещё водки неси…

- Вадим, хватит, - Проставнюк вытащил сигарету, -водки полно.

- Пацаны! – Краснокутский разрезал жёсткую отбивную. – Есть предложение, подкупающее своей новизной. Давайте возьмем тёлок и почудим. Харе дрочить по углам!

Сурок отрицательно покачал головой. Не до тёлок сегодня.

- Ну, тогда ещё водки!

* * *

- Водки ещё нести? – Олеся убрала грязные тарелки из-под борща и поставила мелкие для плова.

- Думаешь? – Дядя Жора поскрёб небритый кадык. – Ну, давай, доця, из подвала неси.

Олеся быстро спустилась, взяла бутылку. Взлетела по лестнице в столовую и остановилась у приоткрытой двери. Дядя Жора и дядя Игорь о чём-то тихо говорили. Девушка напрягла слух.

- …Хорошая девчонка… Могла бы выровняться по жизни.

- Кто знает? Не нам судить.

- Жалко, дитё совсем. Вот и готовить даже толком не умеет.

- Может, Селим её потом к кухне приставит?

- Вряд ли, он триппер на кухню не берёт. После койки – на помойку.

Олеся тихо сделала несколько шагов назад, выдохнула и вошла в столовую обычным шагом. В висках стучало. Она с трудом заставила себя успокоиться.

- Дядя Игорь, банка с огурцами у вас за спиной… – Поставила бутылку на стол.

- Тебе налить, красавица?

- Чуть-чуть, дядя Игорь.

Третий день Олеся Макаронова живёт в чужом доме. По набору телеканалов поняла, что дача где-то рядом с Одессой. Охранники целыми днями играли в нарды, вечерами смотрели телевизор. Один раз во двор заезжал джип с продуктами.

Девушке даже нравилась эта неспешная жизнь. Онаготовила еду, мыла посуду, оставшееся время проводила в зимнем саду. Смотрела на февральское море. В доме было много книг, но Олеся не любила читать. Несколько раз пыталась начать, взяв с полки пыльный фолиант. Буквы складывались в слова, слова – в предложения, предложения – в абзацы. Но дальше ничего не происходило. Пропустив через глаза одну-две страницы, Макаронова ставила книгу на место. И что в этом интересного находят?

В один из дней приехал фотограф, чтобы сделать фото для «паспорта стюардессы». Олеся помнила о случайно подслушанном разговоре. Неясная тревога жила в ней всё это время, но не хотелось думать ни о чём, кроме сиюминутного сытого равновесия. Ночью её запирали в левом крыле дома, где рядом со спальней были ванна и туалетная комната. Сколько времени так будет продолжаться?

- Слушай, красавица, а ты давно пьешь крепкие напитки?

- Какие, дядя Жора?

- Ну, водку.

- Я не люблю водку, она горькая. Лучше вино…

- Какие проблемы, - Жора вытащил из кармана связку ключей и протянул напарнику, - принеси десертика из погреба. Мне тоже надоело водку бухать. Игорь принёс две пыльные бутылки.

- Вот… Болгария. Ещё с советских времен.

- Так, что это у нас? – Жора вытер рукавом свитера этикетки. – Ага, «Мурфатлар» и «Тамянка». Честный квадрат.

- Как это? – подняла брови Олеся.

- Шестнадцать процентов сахара и шестнадцать оборотов крепости. В общем, сладкое десертное. Игорь, где штопор?

- Пробка… настоящая. Не то что нынешнее дерьмо, – Игорь попытался силой вкрутить штопор. – Каменная...

- Дай я попробую, – напарник поставил бутылкуна пол и всем весом навалился на штопор. – Чёрт! – поднял руку с горлышком разбитой бутылки. Из глубокой раны большого пальца хлестала кровь.

- Нормально открыл, – Игорь кинул через стол полотенце. – Красавица, там в прачечной аптечка, пойди принеси чем-нибудь залить и перевязать.

Олеся порылась в коробке. Нашла бинт, но йода не было. Она вывалила лекарства на гладильную доску и наткнулась на коробку с ампулами. Клофелин! Пересчитала ампулы. Шесть штук. Хватит пол Одессы вырубить. Сунула коробку с ампулами в карман фартука. Быстро взяла зелёнку и поднялась в столовую.