– Ой-ой! Губки не дуй. Ладно, – решилась Клодетта. – Черт с тобой, старой каргой. Киску, так киску. Получишь бонус, раз в неделю пирожок с изюмом и бутербродик с медом, – и она вдруг приподнялась, хлебнула из бутылки, поерзала бедрами, приспустила джинсы, показав пестренькие трусы на круглых боках и вновь шлепнулась на тахту.

– Аванс, – крикнула, – получите и распишитесь кровью.

Тут опять затрещал вдруг входной звонок. Географ в замешательстве посмотрел на развалившуюся торбу в трусах:

– Прикройся хоть…быстро…

Теперь уже за дверью стояла Маргарита. Она глупо и злобно ухмылялась, одета была в расстегнутый сиреневый кожаный плащ, удивительно шедший к ее каштановым лохмам, помахивала открытой и наполовину пустой бутылкой шампанского и явно намеревалась сказать что-то очень дерзкое.

Но сморщила нос, принюхалась, отстранила домовладельца, коротко сообщив о цели прихода: "ну-ка!", и вошла в комнату.

Клодетта, правда чуть прибранная, по-прежнему валялась спиной на тахте, с трудом держась за пол красными лаковыми сапожками.

– А это? – спросила Маргарита. – Кто это?

– Случайная заблудшая знакомая… одного. Босса… дочка. Пришла… не звали, – слабым скомканным голосом попытался нарисовать какую-нибудь картинку географ. – Вообще не звали… какие-то деньги предлагает, джинсы – вон что…

– Уж кто тут я, все путем! – уверенно припустила Клодетта. – Я тут по жизни невеста. Назначенная. Мы, невесты, свое дело знаем, – и тут же привскочила, приспустила, наглая дрянь, вновь джинсы и опять плюхнулась. – Нас, невест, не учи жениться.

Арсений без сил опустился на стул:

– Чушь. Пьяная билиберда.

Рита медленно огляделась, посмотрела на Сеню, на невесту и вокруг. Потом поставила аккуратно шампанское сбоку в тени письменного стола, подошла к книжному стеллажу и схватила, дотянувшись, стоявший сверху глобус.

– А ну пошла отсюда к… матери, – бешено взвизгнула Маргарита и, совершенно не соизмеряя силу ударов, начала лупить визжащую девушку Клаву почем зря и не зря.

И географ, попавшийся почти случайно ей на пути, получил свою долю. И девица, охаживаемая довольно основательным научным предметом и преследуемая по всем закоулкам квартирки, еле успела выскочить вон, непрофессионально отбиваясь ногтями и неумело сквернословя. Победа приняла полностью сторону вновьприбывшей, и опыт, как всегда, побил разгильдяйство.

Без сил Рита уселась также на тахту и несколько раз, как показалось географу, даже всхлюпнула носом.

– Забрела – не звали, – опять промямлил педагог. – Затеяли с этим… адвокатским папашей идиотскую воспитательную акцию… и на тебе, бочка дегтя на ложку меда. Как кур в опал попал. А я тебя так ждал, – совершенно не к месту добавил он ситуационную глупость.

Рита тихонько засмеялась и немного одновременно заплакала.

– Сейчас… сейчас успокоюсь, – пообещала она, растирая по щекам слезы. – Ты хоть помнишь? Хоть помнишь… как в последний день… гуляли… а нас машина…

– Машина… нас? – испугался географ.

– …нас водой… в июне… водой поливалка облила. Ты нарочно влез… Сейчас… успокоюсь, – опять пообещала, бурно плача.

– Не помню, – помолчав, признался Сеня. – Рита!

– Все, – сообщила женщина, осушив глаза. – Бокалы, рюмки есть? Никто меня не любит, – с горечью произнесла гостья. – Придешь к человеку – у него вонь, духи, девка без трусов. Придешь на службу – мерзавцы. Уйдешь – тьма безнадзорная. Мужики – вертихвосты, природа – надувалка, и жизнь – помойное ведро. Никто меня не любит.

– Я тебя люблю, – автоматически продолжая ее речь тихо сообщил Арсений.

Рита помолчала. Потом взяла один бокал, налила и выпила весь.

– Рассказывай, – произнесла сухо и отстраненно.

– Что? – не понял Сеня.

– Что обещал. Тогда, в прошлый раз, когда нанесла тебе короткий визит: хотел, мол, сказать важное. Как пришел, в прошлые времена, взбаламученный, а я, мерзкая тварь, на гнилого доцентишку повесилась, устроила июньскую демонстрацию и начала ему, тебе в ущерб, знаки внимания в виде непотребных ласк оказывать. Ну, так и скажи теперь.

– А зачем теперь? – опасливо теряясь, чтобы вытянуть время, спросил географ.

Маргарита плеснула шампанского в два бокала, ткнула собеседнику второй и пригубила свой.

– Обещаешь, что любишь. А даже с жалкой правдишкой пытаешься скрыться, я уж не говорю о старухе и всей этой мелкой кутерьме. Даже старенькую легенду жалеешь, боишься окунуться в тень прошлого счастья и шарахаешься от призраков своей молодости. Разве ты, такой, можешь любить?!

– Не буду рассказывать это прошлое счастье, – резко вывел Арсений. – Да и я уже не тот. Тогда был паренек-огонек, бурлил молодым шампанским. Был способен и глупость сморозить размером с жизнь и кульбит отчебушить на долгие годы. Сейчас я другой, Рита. Во мне осадок солей по колено, еле хожу, тина обид по самую печень, еле смеюсь, горечь утрат по горло, еле дышу. Какая с такого любовь? Теплая буря в стакане вина.

– Расскажи, – тихо потребовала Рита. – Я хочу это вспомнить.

– Да ничего тебе не скажу, – дерзко выметнул географ. И вдруг продолжил. – Потому что летел тогда к тебе на крыльях, а внутрь будто тонну вправили свинца. Да, потому что летел зараженный ненавистью к себе и счастливый. Не забуду… этого не забуду. Мама вечером меня позвала и попросила…

– Мама? – осторожно спросила Рита и отставила на столик бокал.

– …и говорит: " Сеня, прошло уже две недели, а Рита не заходит. Где она?".

Я замялся, стал откручиваться и пялиться в окно, в котором уже кривлялось пыльное солнце. Садилось уже за раму.

– Так она здесь, у тебя, твоя Рита. Ты на нее каждый день любуешься, принеси фотографию с кухни, – говорит мама.

– И что? – переспросила Маргарита, вцепившись взглядом в рассказчика. – Ты мое лицо все время рядом держал? Зачем это рассказываешь?

– Была фотография. В рамку сделал и на кухне устроил, на подоконнике среди кактусов. Ты там в мягком сарафане по той моде стоишь под напором ветра на склоне возле университета. Может быть, помнишь, я снимал. А ты стояла, сначала показывала мне кулаки, потом рожи и язык, а после отвернулась и стала глядеть на реку, думая о хорошем.

– Помню, – прошептала Рита.

" Принеси фотографию, – попросила мама. – Поставь." Она тогда уже почти не вставала, только в туалет каким-то чудом, два раза упала и расшиблась, но упорно не желала резиновых уток. Ну, вот. И мама спрашивает:

– А что же, Сеня? Вы с Ритой сейчас, я слышу, не созваниваетесь? Не прогуливаетесь?… В кино, или на студенческую вечеринку, или просто… как молодые…

А я головой только мотаю.

– Нет, мама, мы пока разбежались.