Она замолчала, чтобы дать утихнуть пробежавшему ропоту среди её слушателей, а затем продолжила:

– Нетрудно догадаться, что если атмосфера генерирует одну форму энергии, то она способна выдавать и многие другие её формы, и в этой связи нет иного вывода, кроме возможности существования «элементалей». Я сама себя ощущаю каким-то «элементалем» в этом прекрасном лунном свете! Прямо как если бы могла выскользнуть из своей телесной оболочки, будто бабочка из кокона, и расправить крылья!

– У вас и правда вид, как у бабочки! – сказала леди Кингсвуд. – Как у одного из этих прекрасных тропических созданий, или сказочных фей, вот только мы не знаем, на кого походят феи, поскольку ни разу с ними не встречались!

– Да, это прекрасная ночь в Сицилии, – сказала Моргана, – но она была бы ещё прекраснее в Калифорнии!

– В Калифорнии? – повторил Риварди. – Почему именно там?

– Почему? Ох, не знаю почему! Я часто думаю о Калифорнии – она такая огромная! Сицилия по сравнению с ней только кусочек сада, и когда восходит полная луна над её великими холмами и простирает широкие простыни серебра над Тихим Океаном, начинаешь ощущать нечто, стоящее за пределами обычной природы, и если попытаться, то оно даже помогает выйти «за пределы» себя самой!

Как раз в этот момент послышался растекавшийся в воздухе тихий звон колокола, и дон Алоизус приготовился уйти.

– «Запредельное» призывает меня в монастырь, – сказал он с улыбкой. – Я уже слишком долго отсутствую. Вы прогуляетесь со мной, Джулио?

– Охотно! – и маркиз поклонился леди Кингсвуд и пожелал ей доброй ночи.

– Я провожу вас обоих до ворот, – внезапно сказала Моргана, – и потом, когда вы оба уйдёте, я ещё немного прогуляюсь в одиночестве при свете луны!

Леди Кингсвуд сдержала своё удивление и ничего не ответила, удалившись внутрь дома.

Моргана легко ступала в сопровождении двух товарищей, игриво посмеиваясь над их обоюдным молчанием.

– Вы так серьёзны, добрый падре Алоизус! – сказала она. – А вы, маркиз, вы, кто всегда столь очаровательны! Сегодня вы очень угрюмый собеседник! Всё не можете забыть меня в роли капитана? Как вы сердиты!

– Мадам, я беспокоюсь о вашей безопасности!

– И я тоже! – искренне сказал Алоизус. – Дорогая леди, будьте благоразумны! Не помышляйте более о полётах в одиночку, в компании одного лишь огромного механизма, который может сломаться в любой момент…

– Он не сломается, пока нерушимы законы природы! – гордо заявила Моргана. – И как вы не понимаете, что энергия, на которой работает «Белый Орёл» – это энергия самой природы! А вот вы – всего лишь люди! Мужчины с предубеждениями, основанными только на упрямстве! Да! Вы просто не можете удержаться! Даже отец Алоизус… – она замолчала, встретив его серьёзный взгляд.

– Что же! – сказал он мягко. – Что такое отец Алоизус? Он всего лишь человек, как вы говорите! Бедный священник, не имеющий ничего общего с вашим богатством или с вашим своеволием, дитя моё! Человек, чья душа признаёт лишь приказы Господа, управляющего вселенной, и из чьих законов происходит радость или печаль, мудрость или невежество. Мы всего лишь пыль на ветру пред Его могучей силой! Даже вы со всеми вашими знаниями и достижениями всего лишь призрак в эфире!

Она улыбнулась, когда заговорила:

– Верно! И вы спасли бы этого призрака от окончательного растворения в воздухе?

– Спас бы! – ответил он. – Я бы охотно поместил вас под Божье заступничество, – и он торжественно перекрестил её, – посредством молитвы, которая вывела бы вас из запутанных жизненных путей нашего времени к истинному счастью!

Она схватила его руку и импульсивно поцеловала её.

– Вы добры! Вы так добры! – сказала она. – А я дикая и своевольная, простите меня! Я теперь пожелаю вам доброй ночи, ведь мы уже у ворот! Доброй ночи, маркиз! Обещаю, что вы полетите со мной на Восток, одна я не поеду! – И она одарила их обоих очаровательной улыбкой, затем повернулась и покинула, ступив на обратную дорожку к дому, которая была густо усажена деревьями, так что её фигура почти немедленно скрылась из виду.

Двое мужчин молча переглянулись.

– Вам не удастся ей помешать! – предостерегающе сказал Алоизус.

Риварди нетерпеливо дёрнулся.

– А вам?

– Мне? Сын мой, у меня нет никаких намерений относительно неё! Мне бы хотелось видеть её счастливой – у неё огромное богатство, огромный интеллект и способности, но всё это не даёт истинного счастья женщине. И всё же я сомневаюсь, сможет ли она вообще стать счастливой когда-либо в обычном смысле.

– Нет, потому что она не обычная женщина. Тем хуже для неё, я думаю, – быстро сказал Риварди.

– И для вас! – многозначительно добавил Алоизус.

Риварди ничего не ответил, и они зашагали рядом молча; священник распрощался с товарищем у ворот монастыря, а маркиз отправился в свою собственную полуразрушенную виллу, с её осыпавшимися стенами, выраставшими из листвы и напоминавшими об историческом прошлом, когда Цезарь проводил праздные часы в его великих садах, которые теперь стояли в запустении.

В это время Моргана – предмет их общих мыслей – шла по дорожке к морю. В одиночестве она стояла, задумчивая, глядя на лунный свет в воде. Она простёрла руки в изнурении и с молящим жестом:

– У меня есть всё! Всё, что можно купить за деньги! И всё-таки та неизвестная величина по имени «счастье» не продаётся. Что же это? Почему так? Я словно принцесса из сказки «Тысяча и одна ночь», которая была вполне довольна её прекрасным дворцом, пока старуха не прошла мимо и не сказала ей, что не хватает только яйца птицы Рух для полного совершенства. И она сразу же стала несчастной и недовольной, потому что у неё не было яйца птицы Рух! Я считала её глупышкой, когда читала эту сказку в детстве, но теперь сама я – ещё большая дура, чем она! Мне нужно яйцо птицы Рух!

Она рассмеялась про себя и подняла глаза на великолепную луну, круглую, как золотой щит в небе.

– Как же сияла луна в ту ночь в Калифорнии! – пробормотала она. – И Роджер Ситон – увалень как есть – отдал бы всё на свете за то, чтобы удержать меня в своих объятиях и поцеловать меня, как он однажды сделал, когда сказал, что «не это имел в виду»! Ах! я гадаю, будет ли он хоть когда-нибудь иметь это в виду! Быть может, только когда будет уже слишком поздно!

И тогда в её памяти всплыл образ Манеллы: её яркая, горячая, мрачная красота, её искренняя самоотдача чистой примитивной страсти, – и она улыбнулась холодной, мелкой, странной улыбкой.

– Может он и женится на ней, – сказала она, – хотя вряд ли! Но если и так, то никогда он не полюбит её так, как любит меня! Как же мы играем на схожих целях наших жизней! Он – мужчина, не подходящий для семьи, как и я, и если кто-либо из нас преуспеет в своём деле, то что тогда? Будем ли мы довольны жизнью, завоевав победу, но оставшись без любви?