Но выводы, к которым пришла Талли, хотя и выглядели логичными и правильными, отнюдь ее не успокоили. В доме было непривычно тихо и пусто, и эта пустота невидимой тяжестью давила на грудь, и каждый вздох давался ей с невероятным трудом. В считаные дни жизнь Талли, напоминавшая до этого ухоженный цветник, превратилась в безжизненную, палящую пустыню. Она не сомневалась, что ей еще очень долго будет не хватать Ханта. Да, он лгал ей, и все же Талли было хорошо с ним. Хант был добр к ней и к Макс, и ей нравилось жить с ним, работать над фильмами, развлекаться. С ним Талли была по-настоящему счастлива — или ей просто так казалось, однако теперь все было кончено.

Рассказывать дочери о том, что произошло, Талли по-прежнему не хотелось, поэтому когда через некоторое время раздался звонок из Нью-Йорка, она просто не взяла трубку. Своей выдержке Талли не доверяла — она была уверена, что расплачется, как только Макс спросит о Ханте. Нет уж, пусть лучше пройдет хотя бы немного времени, она смирится с потерей, успокоится, а уж потом попробует все объяснить дочери. Для Макс это, конечно, тоже будет тяжким ударом. Она любила Ханта и считала его если не отцом, то, по крайней мере, кем-то вроде близкого родственника.

Потом Талли вспомнила, что ее звонка ждет коллега Мег из ФБР. Разговаривать с ним ей тоже не хотелось, но Талли понимала, что это может быть важно. Мег дала ей хороший совет: кто-то ведь присваивал ее деньги, и, пока она не выяснит кто, это вряд ли прекратится.

Талли долго искала в своей «инструментальной» сумке листок бумаги с телефоном, потом снова вернулась к кухонному столу и едва не разрыдалась вновь, увидев на нем папку с фотографиями Ханта и Анджелы, которая так и лежала здесь со вчерашнего вечера.

В конце концов она все-таки взяла себя в руки и набрала номер специального агента ФБР Джима Кингстона, но ей никто не ответил. Тогда Талли оставила ему голосовое сообщение, назвав свое имя, номер телефона, по которому с ней можно связаться, а также фамилию Маргерит Симпсон. По какому делу она звонит, Талли объяснять не стала — всего она рассказать все равно не могла, а в общих чертах Кингстон уже знал о ее проблеме от Мег.

Потом она поднялась в спальню и снова забралась в постель. Никаких дел у нее все равно не было, да она, наверное, и не смогла бы ими заниматься. Талли казалось, что ее жизнь подошла к концу и теперь ей остается только оплакивать то, что у нее когда-то было, или, точнее, не было.

* * *

Бейсбольный матч между командами средних школ «Гамильтон» и «Фэрфакс» был в самом разгаре. На позиции отбивающего стоял высокий темноволосый десятиклассник. Он внимательно следил за питчером, ожидая броска. Полевые базы были заполнены, счет был три — два в пользу «Фэрфакса». Момент был напряженный, и зрители на трибунах затихли. Дальнейший ход игры во многом зависел от умения и везения отбивающего.

И вот — бросок! Бита звонко ударила по мячу, который взвился высоко вверх и вылетел за пределы поля, благодаря чему все игроки на базах успели забежать в «дом». Шел последний иннинг, и родители школьников из «Гамильтона» вскочили, криками подбадривая свою команду.

Рослый привлекательный мужчина в бейсбольной шапочке, широко улыбаясь, быстро спустился к скамье запасных Гамильтонской школы и крепко обнял юношу, который только что покинул место отбивающего.

— Молодец, сынок! У тебя получилось! — воскликнул он радостно.

Юноша скромно потупился.

— Мы бы все равно победили. У них паршивые питчеры, — сказал он.

— Это не так, и ты прекрасно это знаешь, — возразил отец. — В общем, поздравляю. Ты сегодня настоящий герой, Бобби, — шутливо добавил он.

Джим Кингстон не пропускал ни одной игры с участием младшего сына, если, конечно, не был занят на работе. Его старший сын Джош учился в Мичиганском университете, получив спортивную стипендию — он был классным футболистом. Спорт всегда играл важную роль в жизни их семьи, особенно с тех пор, как пять лет назад умерла жена Джима. О том, чтобы жениться снова, он даже не думал. Вместо этого Джим начал после работы тренировать команды младшей лиги, в которой тогда играли его сыновья, и вообще старался проводить с ними каждую свободную минутку. Дети и любимая работа — вот чем была заполнена его жизнь все эти пять лет. После того как его жена Дженни скончалась от рака груди, Джим старался не брать задания, связанные с чрезмерным риском, и работал главным образом в офисе: ему нужно было думать о сыновьях, поскольку никаких других близких родственников у них не было. Джим знал, впрочем, что через пару лет Бобби тоже окончит школу и уедет в колледж, и тогда он снова останется один, но пока этого не произошло, он был намерен посвятить сыну все свое время и силы, как делал это пять последних лет. Когда Дженни не стало, Бобби и Джошу было, соответственно, десять и четырнадцать, и Джим заменил им и отца, и мать.

— Ты молодец, Бобби! — сказал юноше один из проходящих мимо мужчин. Джим его немного знал — это был отец одного из одноклассников сына. Матч закончился победой «Гамильтона», и зрители начали расходиться.

— Вы все очень неплохо сыграли, — сказал Джим, когда несколько минут спустя Бобби вышел из раздевалки и оба направились к выходу со стадиона.

— Хорошая была игра, — подтвердил юноша, широко улыбаясь.

Он был очень похож на своего отца — и ростом, и телосложением, и цветом волос. Джош тоже походил на Джима, но был массивнее, к тому же в последнее время он сильно раздался в плечах. Джош считался лучшим квортербеком студенческой команды Мичиганского университета. Джим очень гордился обоими сыновьями и жалел только об одном — что Дженни не может увидеть их сейчас.

Джим всегда считал: ему очень повезло, что у него двое сыновей. Общаться с мальчишками и воспитывать их было куда проще. Если бы вместо них родились девочки, он наверняка столкнулся бы с трудностями, преодолеть которые было бы нелегко, однако в последнее время Джим все чаще жалел о том, что у него нет дочери, которая была бы похожа на его покойную жену. Дженни была лучшей в мире женщиной — самой красивой, самой умной, полной нежности и огня. Она осветила собой всю его жизнь, и Джиму казалось — с ней не может случиться ничего плохого, но Дженни сгорела всего за два года — не помогли ни «химия», ни радиотерапия, ни двухсторонняя мастэктомия.

Когда ее не стало, Джим долго не верил, что она больше никогда не войдет в комнату, не скажет приветливо: «Добрый вечер, мальчики». До сих пор ему иногда казалось, что Дженни вот-вот постучит в дверь. Поначалу ему было очень плохо, но, к счастью, у него были сыновья, о которых он должен был заботиться. «Ради них, ради Дженни», — стиснув зубы, говорил себе Джим в самые тяжелые, беспросветные минуты, и ему сразу становилось легче. Сейчас ему было сорок восемь, и за пять лет вдовства он ни разу не взглянул на другую женщину. Они его попросту не интересовали. Друзья и коллеги пытались знакомить его со своими незамужними сестрами или с подругами своих жен, но это ни к чему не привело. Джим никогда не давал клятвы хранить верность покойной жене, просто ни одна из женщин, с которыми его знакомили, не могла сравниться с Дженни, по-прежнему остававшейся его идеалом. Пока она была жива, Джим чувствовал себя бесконечно счастливым, и сейчас ему казалось, что он не вправе требовать от судьбы большего. Да и дети доставляли ему главным образом приятные минуты. Джош часто приезжал навестить отца и брата, а Джим с Бобби старались ходить на все самые важные матчи с его участием. Джошу уже предложили подписать контракт с Национальной футбольной лигой, когда ему исполнится двадцать один год, но Джим хотел, чтобы сын сначала закончил учебу. Джош был вполне с ним согласен и не спешил становиться профессиональным футболистом, хотя условия контракта были весьма соблазнительными. Бобби тоже оказался талантливым спортсменом, но он еще не выбрал свой жизненный путь, хотя несколько университетов уже предлагали ему спортивные стипендии — при условии, что он нормально закончит школу. С этим, впрочем, никаких проблем не предвиделось, поскольку Бобби успевал не только тренироваться, но и считался одним из лучших учеников в классе.