Если я хотел освоить что-то новое, то мне следовало попытаться поглотить тень, ее энергию, и сбросить накопленное с задержкой. Для этого я постарался не препятствовать теням скользить по мне и, более того, усилить ощущение от этого, как можно более. Я рассуждал, что если избыток энергии в клетках вызывает ощущения, то их усиление, может соответствовать увеличению поглощенной энергии.

Поглотить энергию оказалось проще простого. Не умереть при этом оказалось гораздо более трудной задачей. Когда скелле с яхты атаковала наш самолет, то я ощутил это, как жесткие острые отростки пробивавшиеся в мою голову. Защищаясь, я просто отклонил их, а мог бы и не делать этого — поглотить поток, и теперь бы лежал где-нибудь на дне океана с хорошо прожаренным головным мозгом. Я стал учиться разделять физиологию и то неведомое, что скрывалось за физикой взаимодействия материи и потока от источника. Позволяя ощущениям беспрепятственно миновать мою голову, я сконцентрировался на ощущениях иного рода — я искал отличия, что, кроме интенсивности меняется, когда я не сопротивляюсь теням?

Солнце сдвинулось, зайчики ускакали в сторону реки, тень под кронами сгустилась и налилась духотой — как бы к вечеру не было ливня опять. Давал знать о себе желудок, я был на грани того, чтобы прервать свои занятия, когда неожиданно понял, что отличало мои ощущения — это было тепло. Тепло, которое я чувствовал, как разгорающуюся жару идущую изнутри всего тела. Изначально я концентрировался на том, что ощущало лицо — на прикосновениях веточек теней, и потому не сразу понял, что накапливающийся жар я чувствую всем телом. Просто, в какой-то момент он стал настолько выраженным, что его уже невозможно было спутать с духотой тропического дня. Я опустил трость, но жар уходил очень медленно. Мне казалось, что воздух вокруг меня колебался горячими струями, хотя, скорее всего, это были лишь игры обманутого воображения. Ощущения немного пугали и я, как раньше, когда неосознанно раздвигал веточки, также неосознанно стряхнул пугающее тепло на участок перед собой. Стряхнул, как пес стряхивает воду со шкуры — неосознанным конвульсивным движением, как если бы пытался сорвать и скинуть на ломкие колючки жгучее одеяло, душившее меня.

Полыхнуло пороховой вспышкой, разметав в стороны тлеющие закорючки, я отскочил назад с трудом удержавшись на ногах. Прямо посреди очищенного от мусора, подметенного участка почвы, затухало багровеющее пятно нестерпимого жара, вокруг дымилась вонючим дымом лесная подстилка, к счастью, оказавшаяся весьма огнестойкой.

Ощущение победы, прорыва и одновременно усталости и изможденности, перемежались странной дрожью взбудораженного организма — меня то бросало в холод, то я покрывался липким холодным потом. Отбросив трость в сторону, я нетвердой походкой заковылял в сторону реки. Нестерпимое желание окунуться в чистую воду переполнило меня. Надо было прийти в себя и переосмыслить неожиданный успех — так, выиграв в лотерею желанный, но казавшийся недостижимым миллион, игрок, ищет убежища, чтобы понять, что теперь делать с внезапно навалившимся богатством, чтобы обвыкнуться в новой реальности.

Вода реки была божественна — сохранившая благодаря быстрому течению остатки горного холода, кристально чистая струя скачущая среди разноцветных галек, быстро привела меня в чувство. Стуча зубами я забрался на раскаленный бок спящего каменного гиганта и растянулся под жарким солнцем. Прикрыв глаза рукой от слепящего света, я думал о том, что мне надо проверить и чему научиться за три дня до того, как я займусь операцией по продаже трофейной пастилы. Если для меня необходима тень от источника, чтобы набрать энергию для последующего сброса, то при наличии рядом скелле это становилось ненужным — скелле сами предоставляли мне любое количество энергии, просто оставаясь рядом. Страшно, даже представить, сколько они могли мне дать, атакуя меня. Если я научусь уверенно пользоваться этим даром, то мой давний и самый главный страх — страх скелле, навсегда покинет меня. Уже сейчас, я чувствовал, как он испуганно спрятался, внимательно следя за моими экспериментами. Лежа на горячем камне, я отчетливо осознал, что готов на что угодно, чтобы избавиться от него навсегда. Я больше никогда не позволю скелле пытать меня!

Три дня пролетели, как тропический ливень. Шум, грохот, молнии — кажется, что этот ужас никогда не кончится, и, вот, блестят под солнцем умытые камни пляжа, сохнет песок, сбросивший изрядную долю соли, на столе стоит недопитый чай, который ты приготовил, чтобы скоротать время непогоды. Заново родившаяся, умытая и почищенная вселенная манит тебя.

Самому себе я напоминал какого-то монаха затворника из китайского кино, который скрывшись от суеты большого мира, познает тайны искусства. Но тайны искусства не кормят. И, вот, затворник, нацепив лучшее, что у него есть, идет в ближайший город, купить, как вариант — украсть или попросить, еды. Большой мир настигает его, хватает своими жадными лапами и торопится сломать и сожрать, утоляя ненасытную утробу. Искусство — вот, единственное, что, если не считать воли человека, может противопоставить монстру отшельник. В кино.

Три дня — это очень мало. Я успел лишь научиться постепенно накапливать ощущение жара в теле, вращая кристалл на трости. Без отчетливого ощущения жара сбрасывать его с себя не получалось. При минимальном уровне, когда я только начинал чувствовать легкие волны тепла, гуляющие по телу, сброс все-равно приводил к впечатляющим спецэффектам — зажечь, положим, свечу я не мог, а, вот, расплавить немаленький булыжник — легко. Более-менее уверенно контролировать масштабы такого разряда удавалось лишь на кристалле соды, генерировавшем разности потенциалов. Да и то, я подозревал, что, просто, минимально возможный пробой воздуха требовал значительной энергии. Приближая или удаляя от себя навершие трости я мог управлять скоростью накопления избыточной энергии — при этом крайний диапазон установить не получилось. Понятно, что сделав трость длиной метра три, мне пришлось бы крутить ее целый день, что добиться чего-то внятного. Логично было бы, что приблизив кристалл к голове и позволив теням проходить сквозь голову, я мог перегреться за одно легкое движение руки, но такой эксперимент оказался недоступным, так как уже на расстоянии согнутой руки не отклоненное воздействие теней вызывало мучительную боль, судороги и галлюцинации. Интересно было менять кристаллы на трости — энергия, которую в результате я переизлучал, прямо зависела от типа кристалла. Воодушевленный, я пробовал прикрепить несколько кристаллов одновременно, но в результате, в таком случае, всегда получал тепло. То есть, разряд вырождался в простой сброс тепла, как, например, при использовании соли. Медный купорос, которого у меня было совсем мало, я использовать не рискнул, а ни один другой кристалл — соль, сода, гипс, не разрушился от моих манипуляций. Я предполагал, что кристалл купороса взорвавшийся тогда на крыше, сделал это не от какой-то там перегрузки или чего-то похожего на это, а потому, что я не осознавая того, сбросил именно на него возникшее напряжение — я, ведь, вертел его в вытянутой руке, совсем близко от головы.

Короче говоря, поле для исследований и экспериментов было безграничным, не говоря уже о простой тренировке — новые навыки требовали времени на освоение и на развитие автоматизма. Времени же у меня не было. Загрузив трофеи в самолет и разгрузив свое разросшееся хозяйство в тайник в расщелине, я впервые за три дня отвязал свой летучий корабль от колышков, вставленных в щели широкой каменной плиты, служившей мне аэродромом. Мне теперь приходилось полагаться на мой собственный привод — непростую машинку с кучей подшипников скольжения, которые требовали ухода, смазки и контроля. Знал бы, что тащить с Земли, приволок бы вагон земных подшипников качения всех типов и размеров — сладкие мечты гуляли в голове, пока я весь испачканный, смазывал механизмы в салоне и в хвосте самолета. Кроме того, надо было как-то пристроить метатель — понадобится его использовать, придется стрелять с рук. Я поступил простейшим способом — за крюк, который я установил для Аны перед налетом на яхту, я прицепил короткий конец, на который просто подвесил метатель. Еще два троса, работавшие, как растяжки, не должны были давать метателю болтаться по салону, подобно десятикилограммовому молоту. Снимать дверь я не стал, так как потом пришлось бы навешивать ее в одиночку, что было еще той задачкой — просто закрепил ее в открытом положении за бортом. Летать предстояло не много, и, если все пройдет как планировалось, то я просто сниму метатель с подвеса и закрою дверь.