– Но… – Я умолкла.

– Если бы вы были членом семьи, тогда другое дело, но из материалов следует, что вы не были родственниками. Мне очень жаль, мисс Кавэль, у нас строгие правила защиты данных. Иначе любой человек мог бы получить доступ к деликатной информации и предать ее огласке.

Мне нечего было возразить, ведь хотя она и была права, там была эта фраза.

Не родственники…

Вы не настоящие брат и сестра. Он только твой сводный брат, только, только, только…

– Совсем нет никаких вариантов?

– Если вы придете в сопровождении матери жертвы, мы побеседуем.

Мое сердце остановилось. Я еще крепче зажмурилась.

– Хорошо. Спасибо.

– Сожалею, что не смогла вам помочь.

– Не страшно. Извините за беспокойство. До свидания.

Я швырнула телефон на письменный стол и прижала кулаки к глазам.

Мать жертвы. Она и моя мать, черт бы их побрал. А он был мой брат. Он был всем.

Во всяком случае, я так думала.

Ничего

Думаю, не надо объяснять, насколько странно себя чувствуешь, обсуждая с психотерапевтом чувство вины по поводу того, что, возможно, твой оргазм случился ровно в момент смерти старшего брата. И мне никогда не узнать больше, чем вот это возможно. Точный момент смерти установить не удалось. В полицейском протоколе зафиксировано только время отправки Остином текстовых сообщений и первый звонок в «Скорую». В 01.48. Звонок Сэма.

В течение нескольких минут бездыханное тело Остина лежало где-то в снегу, пока его не обнаружили. Нет никакой проблемы с моими оргазмами, ведь даже если бы я лежала в своей комнате одна и мирно спала, Остин бы все равно умер. Весь ужас состоял в том, насколько естественным для меня было хорошо проводить время, пока самый главный человек в моей жизни умирал.

В книгах и фильмах описывают, что люди нутром чувствуют плохое. Испытывают непонятную панику, бессмысленный страх, когда они теряют кого-то. Потребность не сидеть сложа руки, позвонить человеку. Сделать что-то, чтобы предотвратить ужасное.

Я бы тоже хотела сказать, будто что-то там почувствовала. Внутреннее беспокойство, некую телепатическую связь с братом – но ничего такого не было. Были только Джек, я, облегчение, что мы помирились, и хороший секс. Как можно было иметь хороший секс, когда твой старший брат и лучший друг умирает? Как можно было ничего не почувствовать?

И если Джека я каким-то непостижимым образом смогла простить, то упреки в собственный адрес остались навсегда.

Я была сестрой Остина. Я была самым близким ему человеком, и я слишком была занята собой. Иногда я думаю, что самое страшное в том, что в момент его смерти никто о нем не думал. Никому на этой земле не пришло в голову поинтересоваться, что делает Остин, все остальное было важнее. Один взмах ресниц, и он умер.

Я несколько лет провела у психотерапевта, чтобы все переварить, но сознание вины за что-то, чего я не почувствовала, не покидает меня. Ни иррационального замирания сердца, ни мрачного предчувствия, которое бы медленно подбиралось к горлу и о чем-то в конце концов просигнализировало. Ничего. Дрожь в теле и белый шум в голове. Джек, в порыве страсти выдохнувший мое имя, перед тем как мы оба кончили. Мое тело выделяло эндорфины, сердце подскакивало и падало, перепрыгивая несколько тактов, затем снова продолжало беспокойно пульсировать, в то время как сердце моего брата совершило последний удар. А я ничего не почувствовала.

Наверное, это действительно так работает.

Наверное, только у настоящих брата и сестры может быть такое.

Идя по тротуару кампуса, я была готова к тому, что меня накроет в любой момент. С каждым шагом, сокращавшим расстояние до корпуса медицинского факультета, во мне росла паника. Было не так плохо, как перед первым занятием по анатомии. Было гораздо хуже. И дело не в том, что через каких-то полчаса начнется очередной семинар.

Я не знала, разумно ли было выловить Сэма до его начала. В худшем случае мне после нашего выяснения отношений придется полтора часа провести с ним в анатомичке.

После того как в пятницу вечером я без объяснений убежала, между нами установился режим радиомолчания. Я подумывала спросить у Кианы адрес Сэма и заявиться к нему, но не отважилась. Для начала необходимо было отвлечься, и послеобеденная смена в битком набитом ресторане подходила для этого как нельзя лучше. После семи часов беготни между кухней и столиками вечер накануне казался чем-то нереальным. Мне на руку было также и то обстоятельство, что, когда я пришла домой, Эммет уже ушел спать, и мне не пришлось отвечать на его расспросы. Мы увиделись только в воскресенье. Но говорили мы не обо мне, мы утешали Хоуп. Она вернулась из дома раньше, чем планировала, без кур, но с потребностью выговориться после стычки с родителями. Между ними в очередной раз произошла размолвка из-за ее учебы, и именно в начале семестра. Провести несколько часов в гостиной, слушая Хоуп, было для меня самое то, чтобы не копаться в себе. При этом я еще раз увидела, с каким рвением они оба – и Хоуп, и Эммет – отдавались своей учебе. Я же по-прежнему сомневалась в правильности своего выбора.

Подошвы моих челси скрипели на кафельном полу подвала, в котором располагались кабинки для переодевания. Я попыталась идти на цыпочках, чтобы поменьше шуметь.

Коридоры пустовали, камеры хранения – тоже. Возможно, мой расчет на то, что Сэм как тьютор придет пораньше, был неверным. Лампы на потолке горели, но, казалось, кроме меня здесь никого не было. И лишь обогнув последний ряд шкафчиков для хранения вещей, я увидела его.

Стояла гробовая тишина. Навалившись плечом на шкаф, он смотрел в телефон. Лицо было застывшим, вся его поза говорила о крайней усталости. Должно быть, он только из клиники, все еще в голубой униформе. Его халат висел на дверце шкафа, не шее – черный стетоскоп.

У меня екнуло сердце. Я сделала глубокий вдох и пошла к нему.

Он дернул головой. Взгляд омрачился, но никаких других эмоций на его лице я не заметила. Он выглядел как после бессонной ночи. Белый как привидение, покрасневшие глаза. Мне было больно видеть его таким. Издерганным и измученным угрызениями совести. Понимание того, что ему плохо, не могло оставить меня безучастной. Но у меня имелись вопросы, ответы на которые знал только он.

– Привет, – раздался мой голос в полупустом коридоре, совершенно бесцветный и чужой. Не то чтобы в автобусе по дороге сюда у меня не было времени подумать, какие слова я скажу. Но сейчас они показались мне смешными. Фальшивыми, неуместными. Я просто стояла и не могла отвести от него взгляд.

– Семинар начнется только через полчаса, – сказал Сэм, и я оторопела. Это был тон преподавателя, гораздо более отстраненный, чем обычно. Он еще никогда не говорил со мной в таком тоне.