В тот момент мне впервые почудились в голосе ангела неуверенные и даже тревожные нотки. Слишком много «возможно», «или», «что-то» и «вроде». Но когда я повторила его слова вслух, Марат вдруг воскликнул:

— Посмотрите! Смотрите туда! Там Спасская башня!

Там, куда он указывал, мы действительно увидели башню. Мы не замечали ее до сих пор, и, однако же, она была там. Она высилась позади больничных корпусов и промышленных зданий. Она очень напоминала кремлевскую Спасскую башню, разве что была какой-то выцветшей, блеклой, как и все в этом месте. Ее цвет не был цветом венозной крови. Ее цвет был цветом сукровицы, впитавшейся в марлю. Ее шпиль тонул в сером тумане — так что мы не могли видеть, была ли на верхушке звезда. Ржаво-черный циферблат часов был пустым, без делений и стрелок.

И оттуда, от циферблата, исходило жужжание. Оно больше не казалось шмелиным — скорее жужжание трансформаторной будки.

Мы направились к башне по песку, щебенке и пыли. Продвигаться приходилось с усилием, точно воздух был плотный и вязкий. Точно мы брели по дну океана. Точно все происходило во сне.

Мы дошли до ворот. Над воротами висела табличка. Она крепилась на ржавом гвозде и сама была изъедена ржавчиной.

Воздух был неподвижен, но она дребезжала, точно дул сильный ветер. Мы дотронулись до блеклой стены — башня мелко вибрировала.

Мне казалось, что надписи на табличке не разглядеть. Я не видела ни одной буквы, но Леня, щурясь, прочел:

— Министерство…

И тогда мы все тоже смогли разобрать это слово. Оно словно бы вдруг проступило поверх грязи и ржавчины.

— Министерство, — сказала я вслух. И ангел тут же ответил:

— Министерство? Там написано «Министерство»? Ну, конечно. Естественно.

В ангельском голосе мне вдруг почудилась суетливость. И еще что-то вроде насмешки. Но я прогнала эти мысли. Всегда проще поклоняться тому, кто тобой управляет, а не анализировать его слова и поступки.

ОБОРОТЕНЬ

Ее глаза никогда не мигали — с тех пор, как Полая Земля ослепила ее сестру, она тоже не могла сомкнуть глаз.

Эльза и Грета — оборотни, лишенные своих полнолуний… Эльза и Грета навсегда разделили роли. Та, что осталась, надела человеческую личину. Она пользовалась уважением в Бундестаге. Ей пожимали руку правители нового обессмыслившегося мира. Советские пионеры присылали ей благодарственные открытки. Грету Раух провозгласили защитницей слабых. Ее-то, считавшую любое проявление слабости чем-то сродни симптому стыдной болезни, навроде жесткого шанкра или зеленых слизистых выделений! Ее-то, ненавидевшую свою дочь за слабохарактерность!.. Осту пившемуся, упавшему на асфальт малышу-внуку она строго-настрого запрещала кричать и плакать. «Боль терпят молча, — говорила она. — Унижение заслоняют улыбкой». Если внук все-таки плакал, она давала ему подняться, а потом толкала обратно на землю. «Падающего толкни»…

ЗИНА

…В ангельском голосе ей вдруг почудилась суетливость. И еще что-то вроде насмешки. Но она прогнала эти мысли. Всегда проще поклоняться тому, кто тобой управляет, а не анализировать его слова и поступки.

А потом они четверо открыли ворота и зашли внутрь башни. И спускались, очень долго спускались вниз по крутой грязной лестнице. А потом они шли по тоннелю — очень темному, и в конце его не было света. Просто тьма превратилась в унылую серость, когда они вышли.

Там были поля и холмы с пожухлой травой, там были люди с оружием. Одни зажимали свои бескровные раны, другие громко стонали. Там кто-то бил в барабан, а кто-то командовал невидимым войском. Там кто-то кричал во всю глотку, а кто-то тихо покачивался из стороны в сторону, усевшись на корточки. Там кто-то стрелял, а кто-то пытался собрать в пригоршни свои внутренности. Там были духи павших в бою. Там было сумрачно и безветренно. Там были темные, прогнившие избы, облезлые особняки, помятые гаражи, кирпичные и бетонные строения на сваях. А вдалеке, на высоком холме, виднелась старая крепость…

И голос ангела велел им занять любой пустующий дом в этой огромной долине.

Они выбрали здание, похожее на их интернат. Блекло-желтое двухэтажное здание с портиком. Окна были разбиты, штукатурка местами осыпалась. Шесть коринфских колонн потемнели от влаги и копоти.

Там, внутри, были тумбочки и скрипучие раскладушки, стоявшие в ряд. На подоконнике — горшки с засохшей геранью и гипсовый бюст с растрескавшимся оплывшим лицом. Там были стулья на металлических ножках, а когда они подумали про столовую, нашлась и столовая.

Раскосый повар, не то китаец, не то узбек, в затертом белом халате, разлил им выцветший борщ по четырем нечистым тарелкам. На той руке, которой он сжимал ржавый половник, недоставало трех пальцев.

— Завод, — без выражения сказал повар. — Авария. Отрезало пальцы. Потом заражение. Умер.

А Зина ответила:

— Странно. Ведь ангел сказал, что здесь живут только павшие в битве.

— Здесь не живут. И здесь нету ангелов, — монотонно отозвался беспалый. — Что до меня — имею допуск во все округа. Я здесь работаю. Я работаю от генератора.

— Я не чувствую вкуса, — сказал Валя. — И мне больно глотать.

— Кому добавку, — вяло ответил беспалый. — Берите добавку. Скоро совсем забудете, как глотать. Разучитесь кушать. Пока получается, берите добавку… Здесь нету ангелов. — Повар уставился на Зину своими узкими щелками. — Здесь нету ангелов. Нету ангелов. Ты не получишь добавку.

— Нет, есть, — ответила Зина. — Один из них со мной говорит. Только со мной.

Ее ангел продолжал говорить только с ней.

ОБОРОТЕНЬ

…Та, что уехала, навеки превратилась в волчицу. Перон уважал нацистов, и вместе с другими нацистами Эльза Раух работала над ядерной программой Перона. А еще она искала Полую Землю. Мудрый аргентинский шаман, про которого говорили, что он умеет превращаться в белого ягуара, привел ее ко входу в пещеру. Он сказал, что никогда не привел бы туда белую женщину. Он сказал, что привел ее, потому что увидел в ней дух белой волчицы.

Он сказал, если духам пещеры понравятся голубые глаза белой волчицы, они разрешат ей смотреть, а потом отпустят, не тронув. Но если им не понравится ее взгляд, если она чем-то их разозлит, напугает, расстроит — в этом случае они придумают для нее наказание. Они могут забрать ее разум. Ее тело. Или ее душу. Они могут забрать все, что угодно…

Он сказал, она должна идти в пещеру одна. Он не пойдет с ней. Не пойдет, потому что ему слишком страшно.

— Но ты был там, — сказала Эльза шаману. — Ты уже был там однажды, и с тобой ничего не случилось. Почему ты боишься? У тебя ведь ничего не забрали!