Конти взял руку Марианны и несколько раз поцеловал ее.

— Но почему ты так уверен, что Нинон перейдет на сторону правительства?

— Потому, друг мой, что ненависть ее к нам, так же как и дружба с домом Рамбулье, вытекает не из серьезного убеждения, не из бескорыстной идеи о благе государства, а из самого пустого тщеславия и желания порисоваться модным либерализмом. Стоит только правительству польстить ей, пощекотать слегка ее самолюбие, и вы увидите, как горячо она примет его сторону. Но об этом мы потолкуем подробнее сегодня вечером у кардинала. Скажу только, что вам, Мольер, придется играть здесь немаловажную роль. Сейчас я напишу письмо Нинон, в котором буду просить, чтобы она приняла вас и открыла вам двери знаменитого дома Рамбулье. Там, мой милейший, вы найдете себе такого осла, который лучше всякого Иеремии вдохновит вас!

Друзья расстались.

В старом доме на улице Турнель в знакомой уже нам гостиной, где четыре года назад Нинон де Ланкло так насмешливо встретила принца Конти и герцога Бульонского, она сидела и читала только что полученное письмо от своего вероломного приятеля. На ней был прелестный пеньюар, облегавший ее воздушными складками. Этот наряд был в большой моде у знатных дам того времени и назывался «одеяние Авроры», потому что делался из прозрачной бледно-розовой материи.

Закончив читать письмо Конти, она сердито топнула ногой. По-видимому, послание сильно разочаровало ее.

— Глупец! — воскликнула она. — Что он себе воображает? Вот уже несколько лет он ни разу не вспомнил обо мне, а теперь вдруг, ни с того ни с сего обращается ко мне с просьбой, чтобы я взяла на себя труд ознакомить с Парижем какого-то актера! Нечего сказать, очень милое поручение! Сделать меня чичероне первого встречного проходимца!

И она в порыве гнева хотела разорвать письмо принца, но вдруг остановилась. «Прочту-ка я его еще раз, — подумала она, — тут, может быть, кроется что-нибудь другое». Она разгладила скомканное письмо и стала спокойно читать. «Нет! Одни фразы, ложь, увертки! Он действительно желает только одного: чтобы я ввела Мольера в общество. Интересно было бы знать, какая у него цель? Ведь и так уж этот Мольер попал в милость к королю и на смех Бургонне сделан директором театра принца Анжуйского. Кажется, достаточно, неужели же Конти и этого мало! Может быть, он желает диктовать свою моду в доме Рамбулье и выбирает меня орудием этой прекрасной цели? Эта штука пахнет кардиналом. Под предлогом покровительства искусству Мольера хотят сделать шпионом в Рамбулье! Это ясно как день! Судя по городским слухам, Мольер — тертый калач. Интрига его против Кальвимон, о которой недавно рассказывал герцог де Гиш, а теперь эти рассказы его королю об осле, недурны. Покорно благодарю вас, Конти! Я не посажу сама себе лисицу в голубятню. Но чтобы вы не вообразили, будто я боюсь чего-нибудь, я приму вашего протеже. Мне хочется посмотреть, к чему все это приведет, и во всяком случае интересно разоблачить такого проныру. Я готова к битве и найду время выпроводить его отсюда, если увижу, что дело заходит слишком далеко».

— Лоллота! — Она позвонила. Вошла камеристка.

— Как ты меня находишь сегодня?

— Вы напоминаете волшебницу роз, сударыня! Если б доктор Шапелан увидел вас сегодня, он бы, конечно, написал оду; дневное светило должно померкнуть перед вами.

— Ты, кажется, заразилась тоном «насмешников» и начинаешь говорить а ля Рамбулье. Я не хочу слышать подобных глупостей у себя дома. Отвечай просто, можно ли мне показаться в этом наряде?

— О, конечно. Добавьте только пару браслетов да накиньте на голову что-нибудь легкое, воздушное.

— Хорошо, дай же мне черные браслеты из резного камня и зеленый шарф. Я сама все надену, а ты скажи Бабино…

Тут раздался звон колокольчика. Госпожа и служанка стали прислушиваться.

— Звонят у парадной двери, — сказала Лоллота.

— Ну, скорее шарф… если это господин Мольер, актер, вели Бабино принять его. Но больше никого, слышишь! Говори всем, что я уехала, больна, лежу… что хочешь, одним словом.

Она поспешно махнула ей рукой. Лоллота бросилась к двери, а госпожа де Ланкло, накинув на плечи и голову креповый шарф, уселась на диван и бросила на колени письмо Конти, как будто только что прочла его.

— Господин Мольер! — возвестил Бабино.

— Проси.

Нинон приняла самую величественную позу и придала своему лицу холодно-презрительное выражение. Она невольно улыбнулась, представив себе робкую фигуру просителя, который, разумеется, совершенно растеряется при виде такой грозной Юноны.

Но Мольер смело подошел к ней и остановился, улыбаясь.

— Клянусь, мадемуазель, вы удивительно сохранились: последние шестнадцать лет прошли для вас незаметно, в вас, положительно, нет никакой перемены!

Он взял ее руку и поцеловал.

— Я позволю себе, без церемонии, поздороваться с моей прекрасной коллегой.

Нинон свалилась с облаков и вместе с тем забыла о своей важно-холодной роли. Удивление, гнев и замешательство вызвали сильный румянец на ее лице. Она резко вырвала у него руку и гордо выпрямилась.

— Это ваше обыкновение, милостивый государь, быть невежливым при первом знакомстве? Я и не подозревала, что шестнадцать лет назад вы имели случай познакомиться со мной, а тем более что я имела с вами какие-нибудь дела. В настоящий момент только рекомендация Конти отворила вам двери этого дома. Что вам угодно?

— Превосходно, мадемуазель! Великолепно! Я очарован вашим сценическим талантом! О, прошу вас, продолжайте, тут есть чему поучиться! Я бы непременно пригласил вас играть в театре, если б вы уже не были совершеннейшей актрисой большого света, а сценой вам не служил бы целый Париж.

Нинон потеряла всякое терпение. Смущение и ярость отражались у нее на лице. Она встала.

— Уходите или я позвоню. Ваше поведение еще неприличнее, чем я ожидала от провинциального комедианта. Прошу вас выйти!

Мольер вытаращил на нее глаза и пожал плечами.

— Ну уж этого, мадемуазель, я вовсе не ожидал. Конечно, я говорил себе, что госпожа Нинон — великолепная актриса и неохотно сбрасывает с себя маску, но тем не менее я полагал, что она настолько умна, что не станет отказываться от личной выгоды!

Он вынул хорошенький кожаный футляр из кармана, положил его на стол, отошел немного, сделал необыкновенно глубокий, учтивый и вместе с тем комический поклон и направился к двери.

— Это еще что значит? Оставайтесь, милостивый государь! Вы, кажется, вздумали прибавить новое оскорбление к прежним? Возьмите свои подарки обратно. Нинон де Ланкло никогда еще не брала взяток!

— Знаю, сударыня, но Нинон де Ланкло любит, если у нее оставляют что-нибудь на память. Я ни за что не возьму этой вещи назад.

— Так смотрите, что я с нею сделаю, — бешено воскликнула Нинон и, схватив футляр, хотела швырнуть его в пылающий камин.