сумеет ли добраться до Охотничьей заимки. Подошвы сапог протерлись до дыр, ледяной ветер дует в спину. Сердце разрывается на куски, вместо будущего – зияющая пустота.

Силвер склоняется над ней, вопросы сыплются с ее губ, точно падающие звезды с неба. От усталости Дюжина не разбирает слов. Нет сил шевелиться, все чувства притупились. Силвер бережно поднимает ее с земли.

После тренировки Пятак протягивает ей яблоко. Руки ее трясутся после топоров, ухмыляющаяся физиономия Пятака пробуждает в ней неукротимый гнев. Она швыряет яблоко в жаровню. Его кожица темнеет и лопается.

Воспоминания замелькали быстрее. Морока явно интересовало другое.

Отряд застыл перед ущельем со скалопендрами. Пятак шутит, хотя руки у него дрожат, Шестой и Пес хранят привычное спокойствие. Спутники гадают, как им преодолеть опасность.

В логове Игрекса Шестой бросает ей топоры, на его лице написано облегчение. Пес расправляется с монстром.

Дуб-Патриарх ухмыляется, наблюдая, как рушится хрупкое доверие.

«Надеюсь, она уже мертва». Негодование перемежается с образом заимки. Пес разнимает драку.

Морок внезапно насторожился, водоворот воспоминаний замедлился. Дюжина заново пережила драку с Шестым, вздрагивая от запечатлевшихся в памяти ударов и челюстей Пса. Мучитель тщательно перебирал картинки, давление зашкалило так, что череп ее едва не лопнул. И вдруг напряжение спало. Избавившись от гнета Морока, поток сознания превратился в тонкий ручеек. Последним промелькнул образ Фитиля. «Ты отличаешься от них», – говорил спрайт.

Эта сцена чем-то привлекла внимание Морока. Давление вернулось с новой силой и зациклилось на огненных спрайтах. Морок гонял воспоминания о них взад-вперед, точно шарики, пока не добрался до инцидента в ущелье. Он снова и снова проматывал «кадры», где Шестой окликает ее, Фитиль пуляет в нее огненный шар, а потом исчезает во взявшихся откуда ни возьмись золотых искрах. Кончики пальцев пульсируют, ярость захлестывает ее волной.

Морок усилил натиск, выуживая обрывочные, бессвязные образы. От переизбытка эмоций к горлу подкатила тошнота. Дюжина была на грани отчаяния, когда Морок наконец нашел то, что искал.

Прямая, как струнка, она сидит у костра, поджав ноги. С небес льется безжалостный лунный свет, ветер обдувает Поа. Скрипят двери, хлопают ставни. Все стоит нараспашку – закрывать нет смысла, в деревне никого не осталось.

За спиной высится свежий курган. Ее руки все еще дрожат от усилий, которые она потратила, копая, перетаскивая мертвые тела, засыпая их холодной землей. Грязь запеклась на лице и забилась под немногие уцелевшие ногти. Курган притягивает к себе, но она справляется с искушением, стараясь не думать, как сырая земля забивается в рот, свинцовой тяжестью давит на веки. Хотя от костра веет жаром, мороз пробирает до костей, в голову лезут истории о призраках.

Ее терзает усталость, но сна по-прежнему ни в одном глазу. Пальцы машинально вертят стрелу. Потом подносят ближе к свету. В глаза бросается оперение из выделанной кожи. Она аккуратно кладет стрелу в огонь и смотрит, как та сгорает.

Папины топоры лежат рядом. Она поглаживает рукояти, отполированные за годы использования. Трясущимися пальцами поднимает их с земли, ощущает непривычную тяжесть. Она чувствует – надо встать, покинуть населенное призраками место, но тело отказывается повиноваться. Даже дыхание дается с огромным трудом.

В разгар ночи на смену потрясению приходит ярость. Злоба и ненависть растут, заполняя собой все вокруг. С каждым вздохом ярость лишь накапливается, распирает изнутри в поисках выхода. Тело пронзает боль, оно не справляется с натиском, рот судорожно хватает воздух.

Все разделят с ней это бремя. Какая несправедливость: мир рухнул, а дома стоят по-прежнему, в полях колосится пшеница. Хотелось сорвать с неба месяц и срезать им дивные платаны. Пальцы покалывает и жжет. Языки пламени льнут к ее колену и сквозь прореху в штанах опаляют кожу.

Огонь пробудил внутри нечто, чего она раньше не замечала. Таинственное окно, и если распахнуть его…

Ярость огненным смерчем вырвалась наружу и прокатилась по деревне. Запылали дома, посевы. Она не слышала собственного крика, а когда открыла глаза, никак не могла взять в толк, откуда взялась огненная стена.

Да и не все ли равно. Справедливость восторжествовала. Все прочее утратило смысл.

Морок прервал сеанс.

Измученная, Дюжина обмякла на кресле.

– По-моему, – бесстрастно произнес Морок, – пора гасить факелы.

Глава 44

– Какие еще факелы? – рявкнул Моргрен. – Где Хранитель?

На лице Виктории дрогнул мускул, нахмурившись, она поочередно смотрела то на пленницу, то на ее мучителя.

– Погасите факелы. Немедленно, – повторил Морок.

Слова доносились до Дюжины как сквозь вату, рассудок заволокло пеленой. Следом накатила брезгливость. Морок переворошил самые сокровенные воспоминания, словно кучу грязного белья. Однако он извлек на поверхность нечто, о чем она хотела забыть. Той ночью в Поа она совершила нечто невероятное. Непостижимое.

Перед внутренним взором промелькнуло ущелье, Фитиль, исчезающий в омуте золотых искр. Неужели и это ее рук дело?

Моргрен с Викторией недоверчиво уставились на Морока, пока гоблины окунали факелы в ведро с водой.

– Т-ты в п-порядке? – заерзала Семерка.

Словно во сне, Дюжина обернулась и с изумлением увидела, как по щекам товарки струятся слезы.

– М-мне о-очень жаль, – шептала она. – Многое сокрыто в тумане, дороги извилисты, но я всегда знала, что истина откроется тебе именно здесь и сейчас. Х-хотела предупредить, но ты бы все равно не п-поверила.

Дюжина оцепенело молчала.

– Она элементал, – сообщил Морок. Почудилось или его голос уже не был таким бесстрастным, как раньше?

Виктория нетерпеливо повела плечами, во взгляде Моргрена читалось недоумение.

– Очень редкая категория ведьм, – пояснил Морок. – По легенде, последний элементал погиб в Сумеречной войне.

Ведьма? Дюжина не верила своим ушам.

– Могущественная? – Моргрен уставился на пленницу. Та хотела принять дерзкий, вызывающий вид, но силы стремительно таяли. – Пожалуй, из нее выйдет толк.

– Могущественная, – протянул Морок, – но она никогда не примкнет к нам. Ее предназначение – противостоять нашей миссии.

– Нет, – с надрывом возразила Виктория. – Никакая она не ведьма, это исключено! Я наблюдала за ней годы и заметила бы признаки скверны… – (Моргрен угрожающе навис над нею, вынудив замолчать.) – Я сумею переубедить ее. – В голосе наставницы слышалась мольба. – Ей просто нужно время. Думаю, после встречи с владыкой…

Дюжина содрогнулась. Если их владыка страшнее Морока, то встречу лучше отложить.

– Морок никогда не ошибается, – отчеканил Моргрен. – Если девчонка и впрямь могущественная ведьма и выступит против нас… сама понимаешь, этого нельзя допустить. – Он выхватил из-за пояса Скальп. – Из уважения к тебе все случится быстро и безболезненно.

Гоблин замахнулся, намереваясь перерезать девочке горло.

Семерка вскрикнула. Дюжина что есть мочи навалилась на кресло и опрокинулась вместе с ним навзничь. Лезвие рассекло воздух на волосок от ее шеи. Падая, девочка молилась, чтобы кресло треснуло. Вызволить бы хоть одну конечность…

Выругавшись, Моргрен снова занес нож. По залу вдруг прокатился душераздирающий вопль. Однако доносился он с плаца. Присутствующие остолбенели. Судя по звукам, кто-то снаружи принял страшную смерть.

Виктория с Моргреном моментально опомнились.

– Стража, ко мне! – скомандовали они в унисон.

– Баррикадируйте двери! – надрывался Моргрен, объятая изумрудным пламенем ладонь вспыхнула ярче.

Один из подлокотников кресла треснул, Дюжина яростно орудовала локтями, расшатывая его все сильнее. Тем временем Охотница с гоблинами полукругом выстроились у порога, держа оружие на изготовку. К залу стремительно приближался