— Мы именно затем и вызвали вас сюда, — фыркнул Исайя, — чтобы дать вам дополнительные инструкции.

— Не пытайтесь более поймать человека, убивающего кембриджских книжников, — начал Самуил, словно зачитывая письменный приказ. — Продолжайте запоминать все, что напишут эти люди, а закончив, помогите убийце в его трудах.

— Что? — переспросил Тимон. Только Венителли заметил, как поникли его плечи.

— Прикончите их, — объяснил Исайя. — Сколько бы их ни осталось к тому времени, как вы запомните все, устраните их как можно быстрее.

— А за эту ночь, — продолжил Самуил, шаря под столом, — вы должны записать все, что успели запомнить.

Он вытащил из-под стола пачку чистых листов, чернильницу и перо.

— Можете сесть сюда. — Исайя указал на стул, который Тимону предлагали занять с самого начала. Тимон с ненавистью посмотрел на бумагу.

— На переписку уйдет немало времени. — Он не двинулся с места.

— Мы проследим за вами, — Самуил откинулся назад, ухмыляясь, как горгулья. — И благодарите Господа, что здесь вас не отвлекут пауки и узловатый кнут. Как бывало в нашем общем прошлом.

Тимон успел отгородиться от воспоминаний о пауках, не дав им взять над собой власть. Рубцы от кнута, сохранившиеся на его спине, ничего не значили. Попытка запугать его провалилась.

Тимон ощутил холод спрятанного ножа. Его взгляд скользнул по трем лицам. Одно быстрое движение — и три глотки перерезаны.

— Уточним, — легко проговорил он. — Вы желаете, чтобы я записал все, что успели к этому времени написать переводчики?

— Да! — терпение Самуила иссякло.

Значит, соображал про себя Тимон, то, что не записано, я вправе исключить. Таким образом, сведения о тайных Евангелиях останутся при мне. Я не обязан сообщать о текстах, которые показал мне Лайвли.

Тимон взвешивал в уме две возможности: убить этих троих и немедленно покинуть Лондон или сесть и записать все, от него требовали.

«Если их убить, — подумал он, — той девушке, Дженни, придется за мной убирать. А ей и так выпала нелегкая неделя».

Он взялся за спинку стула.

— Располагайтесь поудобнее, джентльмены, — предложил он, придвигая стул к столу, — это займет остаток ночи.

Утро возвестило о себе стуком в дверь. Никто не входил, но из-за двери прошептали:

— Солнце давно взошло. Джентльменам понадобится комната и на день?

Тимон как будто не слышал. Самуил со стоном поскреб себе щеку. Венителли и Исайя спали.

Первое время они завороженно следили за вращением колесика под пальцами Тимона. Глазели, словно на музыканта-виртуоза. Он, бормоча про себя, писал час за часом без остановки.

Однако к концу ночи Венителли сдал. Он улегся в углу комнаты, поджав ноги, как маленький ребенок, и крепко заснул. Исайя погрузился в сон следом за ним. Он опустил голову на стол и храпел, как боров.

Голосу за дверью ответил Самуил.

— Да, мы задержимся здесь еще немного.

— Тогда… — несмело отозвались из-за двери.

Самуил зевнул и с трудом поднялся на ноги. Прошаркав к двери, он приоткрыл ее и просунул в щель горсть монет.

За дверью приняли деньги.

— Завтрак?

— Да, — буркнул Самуил.

— На троих?

— На четверых.

За дверью помолчали и неуверенно повторили:

— На четверых?

Самуилу пришлось протереть глаза, чтобы понять, что хозяин таверны ждет дополнительной платы. Он порылся в кошельке и добавил еще несколько монет.

Взяв деньги, хозяин скрылся.

— Семь часов, брат Тимон, — сквозь песок в горле проговорил Самуил. — Если не восемь. Как вы это делаете?

— Возможно, инквизиция не ошиблась, утверждая, что я в союзе с дьяволом, — не поднимая головы, ответил Тимон.

Венителли привстал.

— Завтрак?

Тогда встрепенулся и Исайя. Разогнувшись, он выхватил маленький нож, каким обычно потрошили рыбу.

— Брат! — одернул его Самуил.

Исайя обвел комнату взглядом, медленно осознавая, где находится. Вспомнив, он уставился на свою руку, словно гадая, откуда в ней взялся нож.

— Так начинается утро для моей нечистой троицы, — на губах Тимона мелькнула тень улыбки. — Голод, страх и жадность.

— Что? — Венителли с трудом вставал в своем углу.

— Я сказал: «Доброе утро, джентльмены». — Тимон со вздохом откинулся назад и оттолкнул от себя пачку исписанной бумаги. — Ну вот, древний церемониальный жест завершения трудов. Я отталкиваю эти листы потому, что покончил с ними.

Мнемоническое колесо уже скрылось с глаз.

— Вы… закончили? — заикнулся Исайя.

— Можете спрятать свой нож, брат, — улыбка на губах Тимона проступила яснее. — Полагаю, на завтрак мы получим ячменные лепешки и яйца. Резать будет нечего.

Исайя еще минуту глупо пялился на свой нож и наконец убрал его. Венителли подошел к столу и уставился на толстую кипу бумаг.

— Сколько же они успели сделать! — прошептал он.

Тимон облизнул губы.

— Я был бы счастлив получить завтрак. И немного эля. Моя работа вызывает жажду.

— Ваша способность к столь длительной сосредоточенности, — еще не вполне проснувшись, бормотал Венителли, — поражает воображение.

— И что вы способны столько высидеть за столом, что бы вы там ни писали, — проворчал Исайя.

— Скажу вам, братья, — восторженно ответил Тимон, — большую часть ночи меня не было в этой комнате. Я странствовал в иной стране, карта которой — слова, а границы — знаки препинания. В том мире я не имел ни тела, ни веса. И не ощущал ничего, кроме звонкой капели фраз, омывавших меня весенним дождем. Я пил сладкое вино разума, и оно освежало меня, пьянило и наполняло бодростью. Короче говоря, я пребывал на истинной своей родине.

— Не понимаю. — Венителли обвел взглядом стены в поисках объяснения. — Вы покидали комнату, пока я спал?

Громкий стук в дверь оборвал разговор.

— А! — Тимон встал. — Расторопный хозяин. Какая редкость.

— Я немало за нее заплатил, — проворчал Самуил, открывая дверь.

Хозяин вместе с постаревшей и округлившейся копией Дженни ворвался в комнату. Они с женой несли два подноса. Письменный стол быстро стал превращаться в обеденный. Венителли едва успел выхватить рукопись Тимона, не дав превратить ее в подставку под кувшин эля.

Тимон не сводил глаз с женщины. Перед его взглядом предстало будущее Дженни.

— Сейчас вернемся, — заторопился хозяин, — принесем булки и абрикосы.