которые он мог знать с ранней юности, он знал таджикский, арабский и итальянский. Кроме того, он, хотя и с трудом, мог изъясняться по-английски и по-французски. Джеймс Вебб, автор вышедшей в 1980 году книги The Harmonious Circle, склонен считать, что заявка Гурджиева на знание восемнадцати языков, хотя и явно преувеличена, скорее “ближе к правде, чем ко лжи”[413].

Нельзя не отметить разительное сходство мотивов и маршрутов путешествий Успенского и Гурджиева, “поисков чудесного” одного и поисков утраченного знания другого, в каком-то смысле воспроизводивших идею и цель путешествия их предшественницы Е. П. Блаватской. Но нельзя также не заметить и различия в стиле и результатах этих поисков, имевших значительное внешнее сходство, однако разные исходные внутренние основания. Блаватская была первой, ее “годы странствий” приходятся на конец 1840-х и начало 1850-х гг., т. е. на период, по крайней мере на сорок лет более ранний, чем время путешествий Гурджиева, и именно она создала в “новое время” прецедент духовного странствия и паломничества на Восток, который был повторен не только Гурджиевым и Успенским, но и многими другими ее и их подражателями. По ее заверениям, она была принята в обучение гималайскими “махатмами” и была послана ими на Запад с тем, чтобы принести западным людям “Тайную Доктрину” – знание посвященных, о котором они забыли, доверившись позитивистской науке и профанной религии. Гурджиев провел двадцать лет в таинственных монастырях Центральной Азии, обучаясь в них древней мудрости посвященных, а потом соединил свои знания со знаниями своих друзей и привез на Запад совершенно новые космологические и психологические идеи и методы духовного развития, которые он предлагал своим последователям, готовым смириться с его резкими манерами и высокой требовательностью. Что касается Успенского, то он, по его признаниям, ничего (или почти ничего) не нашел на Востоке, а принял основные идеи двух первых путешественников и внес значительный вклад в оформление и развитие этих идей, а также в последний период своей жизни разработал собственный метод трансляции этого учения своим многочисленным ученикам. Обладая более систематическим умом, чем названные его предшественники, он пользовался более адекватным и доступным языком, что способствовало распространению идей, общих для всех троих, но главным образом, учения Гурджиева, ставшего и его собственным.

Свет и тень

Нельзя обойти молчанием и так называемую “теневую сторону” в жизни каждого из трех мастеров, вернее, те тени, которые отбрасывались на них их окружением. Каждый из них при жизни и после смерти оказался окружен порочащими или занижающими их облик историями, которые, даже окажись они правдой, не умалили бы ни веса и исторического значения их идей, ни их глубокого влияния на современников и на культурную атмосферу нового времени. Эти темные истории, какими бы изощренными они ни были, все же не опускаются до некоторых дошедших до наших дней апокрифов об Иисусе из Назарта, приблудном сыне гулящей девки и римского легионера, который совращал людей в древней Иудее, называя себя Мессией, и потому плохо кончил, однако они имеют под собой ту же психологическую подоплеку: стремление человеческой низости опустить до своего уровня то, что иначе не поддается никакой доступной ей интерпретации.

Блаватская обвинялась в том, что она мошеннически подделывала и посылала сама себе и своим ближайшим последователям письма на рисовой бумаге от гималайских “махатм”. Эта история в свое время испортила ей немало крови и несомненно сократила ее жизнь, полную титанических трудов и тяжелых болезней. Зато она принесла много радости ее разоблачителям, коих и на Западе, и в России было немало.

Некоторые историки охотно объясняют работу Успенского в Британской экономической миссии при Добровольческой армии Деникина в Екатеринодаре и Ростове в 1918–1919 гг. и ту легкость, с которой он в 1921 году, живя в Константинополе на положении беженца из России, получил въездную визу в Англию, его прочными связями с английской разведкой.

Однако эти “тени на плетень” в биографиях Блаватской и Успенского не идут ни в какое сравнение с тем шквалом подозрений и обвинений, которыми современники и потомки опутали имя и личность Гурджиева. Достаточно вспомнить Луи Павела, автора нашумевшей в свое время книги Monsieur Gurdjieff, который, ссылаясь на некоего Денниса Уитли, утверждает, что Гитлер, Сталин и Гурджиев принадлежали к общей конспиративной структуре и что Сталин и Гурджиев учились вместе в одной и той же Тифлисской богословской семинарии. По заверению Джона Беннетта, молодого человека из английской секретной службы, который, живя и работая в 1920 году в Константинополе, познакомился с Успенским, увлекся учением Успенского и Гурджиева и сумел выхлопотать для Успенского английскую визу, а впоследствии стал одним из известных “гуру” “четвертого пути” и автором многочисленных книг по этому предмету, последнее утверждение (о совместной со Сталиным учебе в духовной семинарии) подтвердил при нем сам Гурджиев. Впрочем, Гурджиев мог подтвердить о самом себе и подтверждал все, что угодно, – все, что делало его таинственным и странным: например, что он по возрасту старше Мафусаила, что он прилетел на Землю с отдаленной планеты и владеет восемнадцатью языками. Вполне в характере Гурджиева было окутывать себя фантастическими историями, многие из которых он сам создавал или без зазрения заимствовал из известных источников, например из сказок “Тысячи и одной ночи”.

В связи с “темными страницами” в биографии Гурджиева Джеймс Вебб, суммируя их, делает множество сомнительных заявлений, в частности, что Иосиф Джугашвили (Сталин) какое-то время квартировал у Гурджиевых в Тифлисе в период между 1894 и 1899 годами, когда Джугашвили учился в Тифлисской духовной семинарии, после чего он исчез, задолжав Гурджиевым крупную сумму денег. Далее Вебб пытается связать Гурджиева а) с философским кружком Флоренского – Свентицкого, действовавшим в эти же годы в Тифлисе, б) с дашнакским националистическим движением армян, возникшим в Тифлисе в 1890 году, в) с восстанием греков против турок, спровоцировавшим греко-турецкую войну 1896 года (Гурджиев, дескать, получил во время этого восстания первое из своих трех пулевых ранений), а также г) с африканскими проектами российского империализма – планами расширения российского влияния на Абиссинию. Однако главная карта Вебба – это д) история участия Гурджиева в Большой Игре мировых держав в Центральной Азии, связанной с разделом сфер влияний в Тибете, Афганистане и Монголии. При этом Вебб положительно утверждает, что начиная с 1890-х годов Гурджиев работал на царскую тайную полицию, которая и финансировала большую часть его экспедиций в Азию. “Гурджиев был главным русским агентом в течение десяти лет. (Киплинг это знал.) Он получил от тибетских властей важные финансовые посты и контролировал снаряжение армии. Он был учителем Далай-ламы и сбежал, когда французы вошли в Тибет”,[414] – писал