Воздух словно пустой — дышишь, гребешь его всеми легкими, но надышаться не можешь.

— Смотрите! — сказал Генка, доставая из снега веревку, больше похожую на лохмотья.

— От прошлых экспедиций видимо осталось, — сказал я.

Не к месту вспомнились истории Молодова о покорении Пика Победы, о том, сколько людей погибло и сколько вернулось. Счет был в пользу Победы, причем очень большой, вернулось с горы мало людей.

Еще через сотню метров встретили каменный бастион, который пришлось обходить слева. Повезло. Там была провешена веревка от той же старой экспедиции, по которой первым забрался на свой страх и риск Генка и помог подняться остальным.

Первым после Генки поднялся Марк.

— Давай руку! — сказал он, помогая мне подняться.

Я на мгновение замешкался. Подумал — а ведь если он в самый ответственный момент, когда я оторву ноги от снега и поднимусь на несколько метров вверх, он меня отпустит, то мне не жить. Шмякнусь на фирн, отобью себе все внутренности, а то и голову могу разбить. И никто ничего не поймет. Случайность. В горах такое бывает.

— Держи! — повторил Марк.

Я схватил его за руку, вцепился так, что даже если он захочет отпустить, то это у него не получится. И только когда поднялся, облегченно выдохнул.

— Давай следующий! — крикнул Марк.

Я тут же встал рядом, помогая остальным ребятам подняться наверх.

С места, где мы шли, открывался великолепный вид на весь гребень Победы, на Китай и на пустыню Такла-Макан. Пустыня почти упиралась в гору с другой ее стороны, ледник Победы подпирал ее, и казалось что это какая-то древняя схватка двух великанов, медленная, вне времени, которая когда-то все же закончиться чьей-то победой.

Пока преодолевали преграду, испортилась погода: подул ветер и пошел снег, что только замедлило наше восхождение. Идти нужно было предельно осторожно, потому что если поскользнешься, то пиши — пропало. Лететь не много, упадешь на ледяные торосы, не убьешься, но руки-ноги переломаешь наверняка. А это равносильно смерти.

Двести метров пути и три часа как не бывало. Никогда я не думал, что на такой участок необходимо столько времени. За бастионом, который мы преодолели, оказалось очень много снега. Местами проваливались по грудь, и приходилось практически рыть траншею, чтобы хоть как-то продвигаться вперед и выбраться из засады.

Видимость упала метров до пятидесяти. Затуманило. Вновь пришлось остановиться.

— Как состояние? — спросил я у ребят и все лишь кивнули — на слова уже не было сил.

Я и сам едва не валился с ног. Тяжело. Предельно тяжело. И только теперь я понял, насколько все было опасным, о чем нам не раз говорили и Молодов, и Дубинин. Я ощущал, что отчаяние начинает подкрадываться к мне, душить и не давать нормально мыслить. Я и сам не понимал, почему так происходит, но предположил, что это связано с усталостью.

Глянул на Марка. Он держался хорошо, хоть и было видно, что испытание для него изматывающее. Остальные тоже выглядели не лучше. Особенно тяжело было девушкам. Если Леся еще как-то держалась, то Маринка при любом удобном случае садилась и просто ела снег, дыша тяжело, с присвистом.

Но нам повезло, когда-то должно же было повезти? Глубокий снег кончился, началось небольшое фирновое поле, оканчивающееся скалой, похожей на парус. Я сразу же вспомнил слова Молодова. Он рассказывал об этом парусе. Там, в левой части скалы, есть хорошая ровная платформа, защищающая от ветра и свободная практически всегда от снега. Там можно поставить палатку и отдохнуть. Обычно ее проходят, потому что до самого Важи Пшавела остается не много и группы в основном идут туда. Но сейчас я решил, что идти дальше мы не будем — погода дрянь, а группа измотана до невозможности. К тому же нужно чинить рацию. А лучшего места для ночевки не придумать.

— Остановим восхождение, — сказал я. — Разобьем лагерь здесь. Место хорошее, дальше таких удобных уже не будет.

— Но зачем? — спросил Клим, и все смерили его злобными взглядами. — Нам нужно до Пшавела. Это недалеко.

— Нам нужно отдохнуть, — сказал я. И добавил: — И починить рацию.

— А что с ней?

— Она сломана, — после паузы ответил я.

Все напряженно переглянулись.

— Она была сломана еще в лагере, — признался я. — Но мы планировали ее починить в штурмовом лагере. Видимо из-за погоды сделать это нам не получится.

— Андрей! — стали возмущаться ребята. — Как же так?

— Успокойтесь! — прервал их Володька. — Так уж получилось, Андрей тут ни при чем. Рация сломалась, такое бывает. Что теперь упрекать кого-то? Он все сделал правильно. Паника в группе нам ни к чему. Или хотите дальше идти?

Никто идти дальше не захотел. Особенно планы по остановке поддержала Марина.

— Остаемся! — воскликнула она и первой сбросила с себя рюкзак и упала на спину.

Это произвело на всех эффект, все поступили так же и начали смеяться, выплескивая со смехом напряжение и усталость. Потом, немного успокоившись, кое-как поставили палатку. Место и в самом деле оказалось весьма удачным, настоящий курорт — ни ветра, ни снега.

Мы забрались в палатку, и некоторое время просто лежали, не в силах даже пошевелиться. Потом, немного отдохнув, начали приготавливаться к ночевке. Нужно было сварить еду, разложить спальники. А самое главное — починить рацию.

Готовить взялись Генка и Клим. Остальные просто не мешали парням, особенно оградив от всех Володьку — он принялся разбирать рацию. Все смотрели на парня, как на какую-то причудливую животинку из зоопарка, из-за чего Володька долго злился и тщетно пытался отмахнуться от всех.

Но постепенно глядеть на бухтящего Володьку всем надоело и ребята отвлеклись на разговоры. Говорил только об одном — подъем. Каждый смаковал свои ощущения, которые, впрочем, не сильно отличались от остальных. Восторг и усталость, удивление и страх — эмоций было много. Даже молчаливый Костарев разговорился, поведав всем, что уже прощался с жизнью, когда мы вышли на бастион.

— Думал, задохнусь, — изрек он.

— Тоже воздуха не хватает, — согласилась Марина. — Дышишь — и не можешь надышаться. Очень странное ощущение. И необычное, незнакомое.

«Вполне себе знакомое», — с усмешкой подумал я, вспоминая короновирус в двадцатом году, который не прошел и мимо меня. Абсолютно похожее ощущение — дышишь и не можешь надышаться. Поэтому, видимо, и сильной паники у меня не было, в отличие от других ребят. Уже это испытывал на себе. Кто мы мог подумать, что этот опыт мне поможет таким необычным способом?

— Володя, ну что там? — просил я, подсаживаясь к парню.

Времени прошло часа три и самое время было обрадовать всех хорошей новостью.

— Удается починить рацию?

Володька молчал, хмурился и не спешил нас радовать.

— Говори, — тихо сказал я, понимая, что ничего хорошего он не озвучит. — Насколько придется задержаться нам тут? Сколько тебе нужно времени? Еще три часа? Четыре?

— Рацию не починим, — севшим голосом сказал он, словно вынос приговор. — Дело не в предохранителе и не в реле, там перегорели… в общем, не получится у нас ее починить. Мы остались без связи.

«Без связи…» — мысленно повторил я.

На высоте шести с половиной километров над землей мы остались без связи… Вот так новости.

Плюс тут только в одном — когда умрем, душам нашим не придется подниматься высоко, ведь мы находимся почти под самым небом.

Глава 22

Спуск

— Главное — без паники, — с нажимом сказал я, чувствуя, как обстановка в палатке резко изменилась и стала напряженной.

— Андрей, сложно не паниковать, когда такое произошло, — сказал Генка.

С ним согласились многие.

— Понимаю тебя, — кивнул я. — Но паникой тут же поможешь.

— А почему нам не сказал? — спросила Марина.

— Да, почему не сказал? — поддержал ее Артем.

— А вы умеете чинить рации? — резонно спросил я.

Марина согласно кивнула. Спросила:

— А есть идеи как поступить?

— Есть, — тут же соврал я.

Кажется, все, кроме Леси, мне поверили и немного успокоились.

Некоторое время все молчали, что позволило мне собраться с мыслями и кое-что все же придумать. Помог выкроить время и Володя, который прочитал лекцию о том, что страх в горах — непозволительная роскошь и том, что настоящий альпинист должен глубоко осознавать свой долг перед страной, образцово выполнять порученные обязанности, соблюдать правила, и вообще стойко и мужественно переносить все лишения и тягости.

— Андрей, а что мы собираемся делать? — спросил Клим, первым не выдержав лекцию.

— Я пойду вниз, — сказал я и все удивленно посмотрели на меня.

— Что значит — вниз? — осторожно спросил Генка.