Настоящий рапорт написан мной с чувством глубокого разочарования, однако я счел своим долгом это сделать».

Я отложил карандаш и снова посмотрел вниз. «Шикари», подхваченный порывом ветра, слегка повернулся и отклонился в сторону – насколько это позволила длина якорной цепи. Теперь он находился немного в стороне от остальных кораблей. Местные солдаты обратились к нам с просьбой о помощи, поэтому мы этим утром отправили с каждого корабля часть людей на берег. Лодки только что вернулись и еще покачивались на воде у борта кораблей. На «Ориби» решили воспользоваться затишьем, чтобы покрасить надводный борт – на его бортах висели люльки и копошились люди.

Неожиданно раздавшийся рев мощных двигателей заставил меня взглянуть вверх. Прямо над моей головой летел «хейнкель». Между холмами он шел так низко, что я вполне мог сбить его, окажись под рукой соответствующее оружие. Я отчетливо видел, как его нос чуть наклонился вперед – самолет следовал рельефу местности. Мгновение – и он уже был ниже меня – он летел вниз – к воде – к моим кораблям! Я мог точно сказать, в какой момент он начнет атаку. Его крыло опустилось, когда он ушел на поворот, – заходит на бомбометание. Теперь опустилось другое крыло, он снова повернул и теперь шел прямо на стоящие внизу корабли. Он разбомбит «Шикари» и обстреляет остальные. Я молился и отчаянно ругался, причем, по-моему, делал это одновременно. На палубах было полно народу. Наши корабельные радары были бесполезны под прикрытием высокого берега, поэтому в отношении предупреждения о воздушных налетах мы полагались на береговые станции. Самолет летел очень быстро. «Боже! „Шикари“! Сделайте же что-нибудь!» Они действуют! Спасибо Тебе, Господи, они действуют! Я увидел след трассирующих пуль «эрликона» левого борта, затем взрыв. А вот заговорил и «эрликон» правого борта на «Шикари». Молодцы, ребята! Как нестерпимо медленно маленькие красные точки поднимаются навстречу огромному черному самолету! Я отчетливо видел, как немец дернулся – так ведет себя испуганный фазан, когда пуля пролетает над его головой. Заход на бомбометание был испорчен. Немец резко пошел вверх – какими же черными казались его крылья на фоне золотисто-голубой воды! Клуб белого дыма показался над кормовой трубой «Шикари». Превосходно! Они вспомнили о зенитном орудии. Самолет уходил – он быстро набирал высоту. Только теперь до меня донеслись звуки первых выстрелов. В дело вступили флотские эсминцы – загрохотали зенитные установки. Теперь вслед удаляющемуся «хейнкелю» со всех кораблей неслись точки трассирующих пуль. Я никогда не забуду чувство, охватившее меня при виде зловещей железной птицы, скрывшейся за горой на другой стороне фьорда. Стрельба прекратилась. На якорной стоянке снова воцарился мир и покой. Но если бы парни на «Шикари» не успели вовремя, картина была бы совсем другой – везде начались бы пожары, хаос, смерть.

Я опустился на колени на мягкий вереск и вознес благодарственную молитву Богу и людям, которые не подкачали. И как тут не вспомнить матросов, погибших в Норвегии, чтобы мы приобрели бесценный опыт.

Итак, нас обнаружили. Немец наверняка успел сфотографировать якорную стоянку. Даже если для летчика это ничего не значит, офицеры штаба не смогут не понять по нашей бело-зеленой маскировке, что здесь находится эскортная группа, ожидающая подводные лодки. Только группы кораблей флота Западных Подходов несли такую маскировку, и это было столь же явным признаком, как если бы на голубой площадке была нанесена надпись белыми буквами: «Осторожно!» Теперь все лодки будут проходить «Розовый сад» под водой. Обнаруживать их будут значительно реже, да и осень уже не за горами…

В июне капитан Уокер в районе Бреста отправил на дно три немецкие подводные лодки, в июле – еще две. В «Розовом саду» счет так и не был открыт. Я аккуратно сложил письмо, засунул его в карман и пошел вниз, где у кромки воды меня ожидал катер.

Орудийный расчет, стихийно сформировавшийся на «Шикари», чтобы отразить смертельно опасную атаку, оказался весьма своеобразным: кок, буфетчик, заболевший рулевой и котельный машинист. Котельный машинист был наводчиком первого «эрликона», открывшего огонь. Повар выскочил из камбуза и с ходу открыл огонь из зенитной трехдюймовки. Подоспевший штатный наводчик был весьма раздосадован, обнаружив свое орудие измазанным в каком-то сладком креме.

Я отправил Максу Хортону свое письмо. Спустя неделю нас отозвали. Флотским эсминцам было приказано следовать в Скапа, четыре эсминца класса S пошли в Лондондерри на ремонт, а я получил приказ тоже идти на «Шикари» в Скапа, где в Гатстоне будет ждать самолет, который доставит меня на совещание в Розайт.

Был август 1943 года. За три года, на протяжении которых я не был в Скапа, здесь произошли фантастические изменения. Там, где раньше были бесконечные заболоченные поля и размытые грунтовые дороги, теперь разместились добротные дома и была построена сеть автомобильных дорог с твердым покрытием. Для матросов и офицеров были построены удобные столовые. Короче говоря, место соленого дикого безмолвия теперь занял деловой и очень занятый город, на дорогах даже стояли регулировщицы из состава женской вспомогательной службы – ничего подобного здесь раньше и в помине не было.

Мы пришвартовались у борта плавбазы, и я получил приглашение от командующего флотом метрополии адмирала Фрейзера поужинать на его флагманском корабле «Кинг Джордж V». Должен признаться, я был здорово выбит из колеи и крайне угнетен неудачей с операцией «Розовый сад» и считал, что об этом уже все судачат. Адмирал Фрейзер проявил столько такта и понимания, был настолько приветлив, что его доброта немного вернула меня к жизни. Он прекрасно понимал, с какими трудностями нам пришлось столкнуться, и, поговорив с ним, я начал надеяться, что наш собственный адмирал, хотя и будет разочарован, несомненно поймет, что моей вины здесь нет.

На следующий день я отправился в Гатстон, где меня должен был ждать самолет. Погода была отвратительной, видимость не превышала 200 ярдов, шел дождь, а когда он ненадолго прекращался, все вокруг окутывал густой, тяжелый туман. В этих условиях крохотный самолетик, который я в конце концов отыскал, не показался мне надежным транспортным средством. Пилота я обнаружил в столовой, и первым делом он счел своим долгом сообщить мне, что не имеет никакого желания лететь. Я не мог с ним не согласиться. Мы вместе поели, но во время еды его позвали к телефону. Вернувшись, он сказал, что придется лететь, потому что на встречу с нами пожалуют очень важные люди из адмиралтейства.

С явной неохотой мы забрались в самолет. Видимости хватало примерно на половину взлетной полосы. Обернувшись ко мне, пилот проворчал, что этим важным людям придется посетить наши похороны для придания мероприятию представительности. Затем он включил сцепление – или что там делают с самолетами, – и мы рванулись в туман.

Через минуту полного ничегоневидения я поинтересовался:

– Когда же мы взлетим?

– Мы уже в воздухе. – Да?

Это казалось мне маловероятным. Я продолжал ничего не видеть.

Вслед за этим мы в довольно быстрой последовательности едва не задели маяк, корабль, вошедший в Пентленд-Ферт, и верхушку утеса в районе Данкэнсби-Хед. Последнее показалось мне явным перебором. Я желал знать, почему бы нам не подняться на безопасную высоту и не воспользоваться навигационными приборами, а не пытаться вести самолет по ориентирам на земле. Оказалось, что на этом самолете нет более точных навигационных приборов, чем человеческий глаз. Только теперь я понял, почему пилоты маленьких самолетов всегда очень неточно определяют свое местонахождение и вовсе не стремятся учиться. Сначала мы летели вдоль гребня хребта, затем у Нэрна повернули на Питерхед.