36. Голубое облако

Когда я простилась с Джеффом и Алексом перед маминой палатой, луна уже зашла. Было около пяти утра, на улице было еще темно. Они провели со мной еще почти два часа, но на этот раз мы сидели в родильном отделении. Медсестра сообщила нам, что папай все еще остается с мамой и малышом. И добавила, что мой младший брат родился при помощи «кесарева сечения».

Я испугалась, но она меня успокоила. С ними обоими все хорошо. Вчера часов в восемь вечера у мамы начались схватки, и дальше события развивались очень быстро. Зато теперь время тянулось ужасно медленно. Я не отрывала взгляда от секундной стрелки, наматывавшей круги по циферблату.

Наконец пришел папай.

Под глазами у него лежали глубокие тени, но в глазах сияло звездное небо.

— Моя девочка, — прошептал он. — Моя взрослая маленькая девочка…

Он обнял меня и поблагодарил Джеффа и Алекса. А потом отвел меня в мамину палату.

Он тихо-тихо открыл дверь и слегка подтолкнул меня внутрь.

Мама лежала в постели, откинувшись на подушки. И выглядела такой усталой, будто долго сражалась. Даже улыбка давалась ей с трудом, я это видела. На груди у мамы лежала еще одна подушка. Голубая, как облако, нарисованное акварельными красками в альбоме тети Лизбет.

И тут я услышала звук. Он донесся из подушки, похожей на голубое облако. Почти так же мяукала Белоснежка, когда была еще совсем маленьким котенком. Рука папая все еще лежала у меня на плече. Он снова легонько подтолкнул меня, и я сделала шажок вперед, как во сне. И вспомнила, что говорил Алекс про Паскаля: «Сморщенный лысый карлик с сырными крошками на лбу».

А потом я уже ни о чем не вспоминала.

Просто стояла и смотрела на голубое облако, в котором лежал мой маленький брат. Мой микроскопический братишка. Я видела только его волосы. Совершенно черные. Мама немного приподняла одеяльце, чтобы я могла рассмотреть его личико. Головка малыша была чуть больше теннисного мяча. Кожа его была светло-коричневой, как кофе, в который налили чересчур много молока. Глазки были закрыты, а нос походил на крохотную пуговку. И губки бантиком.

И он не был сморщенный. И никаких сырных крошек. Крошечное личико было мягким и почти гладким. Позже мама объяснила мне, что это благодаря «кесареву сечению». Моему братишке не пришлось проталкиваться наружу, его вынули прямо из ее животика. А потом вымыли. Он пах чем-то сладким, и запах был такой приятный, что его хотелось разлить в бутылочки и унести с собой.

В палате было тихо. Такой тишины я еще никогда в жизни не слышала. Вообще-то тишину и не полагается слышать, но эту я точно слышала.

Я вспомнила, как мама рассказывала о том дне, когда я родилась. Тогда ей все время казалось, что в комнате находится кто-то невидимый. Наверно, ангел.

В этой особенной тишине и я чувствовала чье-то присутствие. Ангелы никогда не шумят. Они появляются очень тихо. Тишина нужна им, чтобы пристально наблюдать.

Мама кивнула на стул рядом с кроватью, и я села. Мама посмотрела на папая. Он взял у нее голубое облако и поднес его мне.

Второй раз за эту ночь у меня на руках оказался малыш. Но этот был моим. Моим младшим братом. И вдруг он открыл глаза. Мне казалось, что глаза у него должны быть черными, но они оказались темно-синими, как ночное небо. А потом что-то прикоснулось к моему большому пальцу. За него ухватились пять крохотных пальчиков. Крепко-крепко, с львиной силой!

И вдруг я поняла, как нужно назвать моего братишку. Конечно, сейчас я была не Лалой Лу, но у меня было такое ощущение, что я могу прочесть его мысли.

— Леандро, — прошептала я. — Привет, Леандро! Я Лола, твоя старшая сестра…

37. Два букета, новое начало и запоздавший ответ

На улице шел снег, хоть в небе и светило солнце. Мы с папаем ехали домой, чтобы немного поспать. Но сначала нужно было что-нибудь съесть. Папай поджарил яичницу с беконом, потому что у меня проснулся львиный аппетит.

Я рассказала папаю все, что случилось, пока мой маленький брат появлялся на свет, а папай рассказал мне, как родился Леандро.

Они с мамой думали, что я спокойно сижу с Антоном вместе с Салли. Через два часа после моего отъезда у мамы начались схватки. Она сразу позвонила в ресторан, поэтому Пенелопа приехала вместе с папаем. В больнице выяснилось, что у Леандро какие-то осложнения. Что-то не так с тонами его сердца, поэтому было принято решение разрезать мамин живот и извлечь его на свет божий. Маме дали наркоз, и операция прошла успешно. Мой братишка родился вполне здоровеньким. Мама еще неделю проведет с ним в больнице, но это на всякий случай, ведь он родился на четыре недели раньше срока и пока не набрал нормального веса. Но он и без того был довольно большим и сильным. Сорок восемь сантиметров и два килограмма шестьсот граммов, гордо сообщил мне папай.

— Нам всем просто повезло, — сказал он, жуя ломтик бекона и пристально глядя на меня. — Если бы мы знали, что с тобой происходило этой ночью, мы бы просто сошли с ума. — Он привлек меня к себе. — Хорошо, что ты дозвонилась Джеффу. И Алексу, — добавил папай с улыбкой: — Я слышал, у вас большая перемена в чувствах?

Я молча вытерла кусочком хлеба свою тарелку. Да, я уже себе задавала себе этот вопрос. Алекс попросил у меня прощения. Но почему? Что произошло?

Эти же вопросы задала мне и Фло, когда я позвонила ей после восьми. Она тоже не спала полночи и ужасно переживала. Но я рассказала ей только самое важное, потому что сама не спала целую ночь. Фло даже не ругала Салли. Только сказала, что я поступила правильно, и она мною гордится. Когда я повесила трубку, папай уже спал. Я устроилась у него под боком и тоже заснула.

Когда после обеда мы поехали в больницу, у меня в руках было два букета. Красные тюльпаны для мамы и букет оранжевых фрезий для Салли, которой врачи велели еще пару дней провести в постели.

Мама спала, и мой младший брат тоже спал в отдельной комнате. Я видела его через стекло. Там были и другие малыши, и все они лежали в крохотных отдельных кроватках. Кулачок Леандро лежал рядом с его щечкой и глазом. Пальчики были слегка приоткрыты, словно малыш