держали какое-то время в укромном месте до тех пор, пока ее не похоронили в стене. Рассказывать о случившемся они не стали по двум причинам. Во-первых, им бы пришлось тогда отвечать перед законом за самосуд над убийцей девочки. А во-вторых — данный случай имел бы огромную огласку, о нем бы писали еще долго в газетах, а это бы привлекло большое внимание, как к их семье, так и к похоронам. Они же, как старообрядцы, не могли похоронить дочь по христианским канонам. Пришлось причислить дочь к без вести пропавшим.

— Они проводили еще какие-то ритуалы? — спросил Дима, видя, что учитель истории уже начал подходить к концу своего повествования, явно желая опустить более неприглядную правду о семействе Громовых.

— Ты про Бафомет? — в очередной раз тяжело выдохнул Николай. Дима кивнул в ответ.

— Варвара и Евдокия остались сиротами в возрасте восемнадцати лет. Мать умерла от воспаления легких спустя год после смерти Екатерины. А отец, сильно запив и осквернившись характером, был застрелен на дуэли. Девочки остались единственными владелицами поместья. Они продолжали верить в язычество еще какое-то время, пока то ли к тридцати годам, то ли к сорока открыли для себя другую веру. Как они к ней пришли я понятие не имею, но берусь предположить, что они познакомились с некой неизвестной мне личности на одном из многочисленных бальных вечеров, которые они проводили по раз или два в неделю. А может и во время некого языческого обряда. В их усадьбе побывало много людей, как известных, так и не очень: местных, из других частей России, и даже из-за границы. Среди них вполне мог оказаться и некий мистик. Этакий граф Калиостра или Алистер Кроули. О сестрах Громовых, как последовательницах культа Бафомет, известно мало. Практически ничего. Лишь единожды я встретил упоминание в газете о том, что некий неизвестный написал на воротах их поместья слова, обвиняющие их в сатанизме. Дело не имело большой огласки. Я бы мог предположить, что ответственный за написанные обвинения гражданин вполне мог спутать языческие ритуалы с сатанинскими, став их невольным свидетелем. Но, ходят слухи, что в подвале дома, где сейчас находится приют, после прихода к власти большевиков, были найдены отпечатки на полу от огня, которые с точностью повторяли символ перевернутой звезды. А также некоторая ритуальная атрибутика. Выносить все на общественный суд ничего не стали, по той причине, что в новой стране разговорам о религии был путь закрыт, а самих сестер уже не было в живых.

Николай Александрович замолчал.

— Это все? — уточнил Дима.

— В общих чертах. А теперь я хочу, чтобы ты мне рассказал, почему ты интересуешься семейством Громовых, откуда тебе известно об их религиозных предпочтениях и как ты узнал про убийцу одной из сестер?

Дима уже было открыл рот, как дверь в библиотеку распахнулась, и внутрь вошел Михаил.

— Вот ты где. — Судя по лицу и голосу, Михаил был далеко не в хорошем настроении. Он даже выглядел немного раздраженным, словно до того как добраться до библиотеки успел с кем-то повздорить.

— Здравствуйте, Михаил. — Николай Александрович поднялся из-за стола и пошел навстречу неофиту, протягивая свою руку. — Я Николай — учитель истории.

— В четвертом классе проходят историю? — спросил Михаил, пожимая протянутую руку.

— Нет, мы просто общались с Дмитрием.

— Надеюсь, общение закончилось, так как нам пора домой.

— Да, конечно. Не смею вас задерживать.

Михаил взял за руку Диму, и они вместе вышли из библиотеки. Они молча прошли по коридорам, вышли из школы и сели в автомобиль. Михаил нервно, сжимая губы, провернул ключ в зажигание и, не менее нервно, переключив передачу, выехал на дорогу.

— Что-то случилось? — все же решился на вопрос Дима.

— Нет. Все отлично.

Дима не поверил словам Михаила. Но повторять вопрос не стал. До самого дома они не проронили ни слова. Они пообедали сваренным вчера борщом, после чего Дима отправился в свою комнату готовить домашнее задание, а Михаил сел в кресло, включил телевизор и ушел в глубокие раздумья.

Лариса вернулась с работы (работала она продавцом в продовольственном магазине) ближе к восьми часам вечера. В это время Дима находился по-прежнему в своей комнате и читал книгу. Выискивать новую информацию в Интернете о Громовых и о разных обрядах ему не хотелось. А Михаил продолжал сидеть перед телевизором и смотреть новости. Лариса сразу же обратила внимание на отсутствия настроения у мужа. Она задала тот же вопрос, что и Дима ранее, и получила идентичный ответ.

— С тобой что-то не так, я ведь не слепая.

— Давай оставим эту тему на потом, — предложил Михаил. — Я тебе все расскажу, когда….

Михаил недоговорил, хотя Лариса и так все поняла. Дима слышал их разговор через дверь, и тоже понял, чего хотел Михаил: чтобы Дима успел уснуть.

В этот вечер Лариса не читала ему ничего, хотя заглянула к нему перед сном. Они поговорили о прошедшем дне, после чего пожелали друг другу спокойной ночи. Сон к нему не шел, а вскоре до него донеслись голоса.

— Они издеваются надо мной!

— Ты о ком?

— А о ком я еще могу говорить?! Эпископ отклонил мою просьбу о возведении меня в диаконы!

И хотя Михаил старался говорить шепотом, он все равно переходил на повышенный тон, готовый сорваться на крик.

— Видите ли, он считает, что я еще не готов.

— Дорогой, успокойся. Рано или поздно ты им станешь.

— Да? А я уже начинаю сомневаться! Они считают, что мне не хватает веры и силы воли. Они думают, что я могу сорваться!

— Но, ты ведь однажды…

— Это было полгода назад! — уже закричал он. — И всего один раз!

— Успокойся, прошу тебя. — Судя по голосу, Ларисе было не по себе. Да и сам Дима непроизвольно подтянул одеяло до самого подбородка и крепко сжал одеяло пальцами. — Ты можешь разбудить Диму.

— Они не имеют право так со мной поступать! — уже более спокойно, но не менее зло выговорил Михаил. — Я доказал, что мне можно доверять. Что я еще должен сделать, чтобы мне поверили?!

— Я тебе верю.

— Спасибо, родная. Но этого недостаточно! Я ведь все делаю как надо. Даже усыновил ребенка из приюта, дабы показать, что способен управляться с детьми. Какие испытания они еще мне готовят?

— На все воля Господа нашего.

— Нет, тут дело не в Боге, а в бюрократической системе и в стариках, которые не хотят уступать дорогу молодым. Я достоин большего.

— Я знаю, дорогой. И ты им еще это докажешь.

— Я достоян быть не просто диаконом, а