Флоренс Грин смотрела в осунувшееся от горя лицо сына, слушала несвязную речь и жалела его. Она-то прекрасно понимала, в чем причина тяжелого состояния Люсии, и сказала об этом сыну напрямую.

— Люсия разрывает себе сердце из-за детей. С той самой поры, как она их оставила, не перестает от этого страдать — вот тут и надо искать причину ее истощения.

Чарльз остановился и сурово посмотрел на мать:

— Да, я знаю, сначала она очень переживала, и, когда мы были во Франции, у нее случился нервный срыв из-за этого, но мне показалось, что с тех пор она уже успокоилась — в последнее время вообще о них не говорила.

Миссис Грин печально улыбнулась, глядя на сына:

— Ты удивительно наивен, мой мальчик. Я думала, что ты более проницателен. Люсия сильная женщина. И она очень любит тебя. Я наблюдала за ней и сделала кое-какие выводы. Совершенно очевидно, что она вся извелась от тоски по детям, но только держит это в тайне, потому что боится тебя расстроить.

Чарльз покачал головой:

— Ничего не понимаю.

— А что тут понимать, милый мой? Это Любовь, которую всякая женщина испытывает к своим детям, к родным существам, которых она девять месяцев носила в себе, а потом родила на свет с болью и трудом и растила долгие годы. Что тут непонятного?

Он нахмурился:

— Да, я могу себе представить, как женщина относится к своим детям. Но сам я не таков — боюсь, во мне нет сильного отцовского инстинкта.

— О, он у тебя появится, как только ты возьмешь на руки собственного ребенка.

Флоренс Грин отложила свою вышивку. Какое-то время она молча разглядывала усталое, заросшее щетиной лицо единственного сына. На ее лице читались тревога и жалость.

— Милый мой, — сказала она, — для Люсии это было мучительное решение — бросить своих детей ради тебя. Но она понимала, что, если останется с ними и вычеркнет тебя из своей жизни, это будет означать для нее конец. К счастью, мне незнакома ее ситуация, потому что твой отец был настоящим джентльменом, но ничего не поделаешь, такие люди, как Нортон, тоже существуют на свете. Он не давал ей спокойно жить и как-то раз даже ударил ее. И это все решило. В один прекрасный день она от него ушла и потеряла детей.

Лицо Чарльза побагровело от гнева. Он схватился руками за голову.

— Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне хочется его убить! — проговорил он сквозь зубы.

— Даже я, со своими религиозными взглядами, наверное, не выдержала бы подобных издевательств.

— Я рад, что ты так считаешь, мама. Для меня много значит, что ты прощаешь мою бедную Люсию.

Миссис Грин воткнула иголку в вышивку, над которой трудилась. Взор ее за толстыми стеклами очков заволокло слезами.

— Я не смела говорить с ней о детях, Чарльз, но видела, как она терзается. Мне ее очень жаль. И тебя тоже жаль, мой мальчик, ты еще так молод, полон сил и никогда не переживал подобных трагедий. Естественно, для тебя это большое потрясение.

— Потрясение — это точно, — согласился он, — но все равно я ни на секунду не переставал любить Люсию, даже когда меня раздражала ее привязанность к детям.

— Я уверена, что она довела себя до болезни этими душевными муками. Что ж, теперь главное — решить, что делать дальше.

Чарльз беспомощно пожал плечами.

— Мама, честно говоря, я не знаю. Я, конечно, не слепой и видел, что с ней что-то происходит. Но что я мог поделать?

— Мне очень жаль.

Молодой человек бросил на мать тревожный взгляд:

— Мам, как ты думаешь, Люсия опасно больна?

— По крайней мере, когда я звонила в больницу, врач мне сказал, что положение серьезное.

— Но она ведь не умрет? Боже милостивый, страшно даже подумать об этом! Я не могу остаться без Люсии. Она не должна умереть!

Флоренс Грин отложила свое вышивание.

— Чарльз, дорогой, я не могу тебе сказать, умрет Люсия или нет. В таких случаях все решает кризис — если организм справится, она пойдет на поправку. Но у Люсии помимо пневмонии тяжелое нервное расстройство. Она, видимо, не могла пережить, что на Рождество останется без детей. Вот если бы можно было что-нибудь придумать…

— Ты хочешь сказать, — вмешался Чарльз, — что, если у нее появится надежда увидеться с дочерьми, она выздоровеет?

— Думаю, это очень положительно скажется на ее состоянии.

— Тогда, черт побери, она должна их увидеть!

— И как ты думаешь это устроить?

— Надо как-то найти подход к этому человеку, ее мужу, и объяснить ему, что речь идет о жизни и смерти.

— Но ты же сам не пойдешь к нему, Чарльз.

— Надо попросить гувернантку девочек, Элизабет Уинтер. Она в хороших отношениях с Люсией и сочувствует ей, хотя тоже не одобряет ее ухода из семьи.

— А где она сейчас?

— Кажется, где-то за городом.

— А дети уже приехали из школы на рождественские каникулы?

— А-а… нет, вряд ли. Сегодня ведь только пятнадцатое декабря, да?

— А мы можем как-то связаться с этой мисс Уинтер?

— Да, она живет где-то в Йоркшире.

— Она имеет влияние на мистера Нортона?

— Не знаю. Но мне известно, что во время каникул дети находятся под ее присмотром.

— Но если она сейчас в Йоркшире, чем же она может нам помочь?

— Не знаю, — мрачно признался Чарльз. — Да в любом случае Люсия всегда говорила, что Элизабет — девушка принципиальная и с ней нелегко договориться. Она, например, считает совершенно справедливым, что Люсии не разрешают видеться с детьми, пока она не станет законной миссис Грин.

Флоренс Грин моргнула. Ей больно было слышать горькие нотки в голосе сына, хотя она сама отчасти разделяла взгляды мисс Уинтер. Вся ситуация была такой запутанной и скандальной… Несмотря на все страдания Люсии, многие сочли бы предосудительным и нежелательным, чтобы девочки школьного возраста встречались с матерью, которая разводится с их отцом.

— Послушай, — заговорил вдруг Чарльз. — Если вечером Люсии станет хуже, надо будет что-то предпринимать. Что угодно, даже если мне самому придется идти к этому Нортону!

— Нет, Чарльз, это невозможно. Учитывая твою роль в деле о разводе, об этом не может быть и речи. Хорошо, я сама пойду с ним поговорю, попрошу его проявить милосердие, в порядке исключения.

Чарльз вспыхнул.

— О, мама, какая же ты у меня! Ради меня готова на все, что угодно! Но я не позволю тебе вмешиваться в эту историю.

Флоренс Грин криво усмехнулась:

— О, не волнуйся, я смогу поговорить с мистером Нортоном, как бы мне это ни было неприятно.