Зимою того же года заводчик преподнес императрице в подарок большой слиток серебра, а вслед за этим еще полсотни пудов золота и серебра с Колыванских заводов прибыли в столицу.

— Все мы твои, матушка, и все наше — тоже твое, — говаривал императрице Акинфий Демидов.

Задолго до этого, летом 1744 года, Лодья вернулся в столицу.

Вернувшись, Лодья с интересом узнал, что Бестужеву снова удалось переиграть французскую партию. Он перехватил, или подделал, приватные письма маркиза Шетарди, в которых тот подробно описывал амурные похождения Елизаветы Петровны. Императрицу эти письма привели в такое неописуемое бешенство, что, по-видимому, именно скорость, с которой он вылетел из Петербурга, позднее подсказала офицеру русской службы, барону Иерониму фон Мюнхгаузену идею описать полет человека на пушечном ядре. За этот выдающийся дипломатический успех императрица назначила Бестужева канцлером.

Впрочем, эта «блестящая дипломатическая победа» не помешала Фридриху II, которого давно беспокоили военные успехи австрийцев в борьбе с французами, тем же летом разорвать мир с Веной и молниеносным броском в начале осени захватить Прагу. Австрияки отошли с занятых ими территорий, и через год были вынуждены заключить мир с Пруссией на основе прежних условий. После чего король Фриц получил прозвание Великого. Он продемонстрировал разницу между подковерной борьбой при дворе и дипломатией пушек, на которую оказался большой мастак.

Однако Лодья предполагал, что для Фридриха не менее важно овладеть Прагой как древней колдовской столицей со времен императора Рудольфа и еще гораздо ранее, и, значит, следует хорошенько почистить ее колдовские закрома. В частности, поскольку король был заядлый флейтист, у Лодьи появилось подозрение, что он разыскивает флейту Гаммельнского крысолова, о коей упомянул в их первой беседе и которая согласно преданию гипнотизировала не только крыс… И, возможно, он нашел ее.

Успешное возвращение Лодьи, обезопасившего южные русские рубежи в это трудное время, вдохновило Елизавету Петровну, и она хотела было поручить ему вопрос о чукчах, поскольку русское войско долго вело с ними ожесточенную подвижную войну. Но Гавриил Степанович отказался, мотивируя это тем, что только посредством естественного отбора с очевидностью выяснится, какой из видов будет господствовать в тех суровых краях: русские, чукчи или белые медведи.

— А медведей физическими опытами не прельстишь, нет! — прозорливо заметил он.

— Что ты хочешь в награду за свой подвиг? — спросила слегка разочарованная царица.

— Матушка, не себе прошу. Повсюду видно нестроение в земле Русской, надо бы окрепнуть. Вели хлебушко не продавать за рубеж, чтобы не вздорожал, и народ сумел насытиться, и был бы крепкой опорой тебе.

— Хорошо, напишу такой указ. А разве то необходимо? — милостиво улыбнулась императрица.

— А вот увидишь, ходатаи к тебе пойдут от помещиков да от монастырских вотчинников. Зерно за границу проще избыть, нежели, как при Петре, кумпанства для разных мануфактур организовать и готовый товар изготовить. Пущай они помучаются, да вымучают что-нибудь на зависть голландцам!

— Хорошо говоришь, Гавриил. А где ж им деньги на иноземные станки взять, чтобы товары делать?

— А у Нартова по образцу пускай станки копируют. Хорошие станки. И для того золотые ефимки не надобны, и отечественное серебришко сойдет.

Елизавета все сделала по совету Лодьи. Благодаря этому серьезных голодовок, таких, как позднее, при Екатерине II, которая дозволила хлеб вывозить, при дщери Петровой не было.

Последующий, 1745 год, не был счастлив для проавстрийской партии. Весной произошло сражение при бельгийском местечке Фонтенуа — самое кровопролитное за всю войну, в котором англичане и голландцы были разгромлены французским маршалом Морицем Саксонским. И не только это стало печалью партии Бестужева.

Хотя пожилой Демидов и чурался политики, но его уральские заводы плавили чугун для английского рынка, он был связан с англо-австрийской партией и обладал значительными средствами, которые могли пойти на ее поддержку. Поэтому ничего удивительного не было в том, что по дороге на свои заводы тем же летом он почувствовал себя плохо, слег в одном из прикамских сел и в одночасье помер. Гавриил Степанович имел сильное подозрение на Лестока, но доказать, конечно, ничего не мог. Заводы демидовские, как и предсказывал он, впоследствии были поделены императрицей между тремя наследниками. Но помимо златообильной Колывани она их ничего не лишила.

Интересно, что на другом конце Европы, в Шотландии, этим же летом высадился с корабля претендент на британский престол принц Чарльз Стюарт, и началось восстание якобитов, за которым стояли французы. Поскольку лучшие войска были связаны войной на континенте, восстание потрепало немало нервов королю Георгу II, дядюшке Фридриха II Прусского. Известие о мятеже быстро дошло до Санкт-Петербурга, взволновав всех, кто получал английские деньги — а таких было немало. И лишь следующей весной мятежники были разгромлены. Кстати, по какому-то совпадению, это произошло очень скоро после того, как в Холмогорах, близ родных мест Лодьи, безвременно, но, впрочем, весьма удачно скончалась от чахотки или, может быть, от вящей предосторожности молодая Анна Леопольдовна. Что, вероятно, несколько успокоило царствующую российскую императрицу.

Лодья между тем понимал, что такой человек, как Фридрих Прусский, несмотря на новый мир с Австрией, на получении одной только Силезии не успокоится и будет искать самые широкие средства для достижения своих территориальных целей. И его надо опасаться гораздо сильнее бывшей правительницы, ныне покойной. Вместе с тем Лодья был мастер решать проблемы нетрадиционными путями. Что можно было противопоставить колдовским дудкам и ядам прусского властителя? Пожалуй, у него был готов ответ.

Он испросил аудиенцию у Петра Шувалова. Столы в шуваловском дворце были завалены бумагами, содержавшими различные вдохновенные прожекты, полезные России в большей или меньшей мере. Но вид у самого Шувалова был не вдохновенный, а весьма озабоченный: его жена Мавра, подруга детства императрицы, нажаловалась той, что он связался с дочерью канцлера Бестужева. Теперь он ломал голову, как замять скандал.

От визитера он услышал неожиданное предложение основать стекольный завод.

— А что в том нового? — удивился Петр Иванович, отвлекшись от невеселых дум. — При императоре Петре-то сколько заводов стеклянных завели?!

— Стекло-то их — бутылочное да оконное. Я помню, как в Киево-Могилянской академии учился и любовался цветными мозаиками Софийского собора. А разве можно найти у нас храм или дворец, так украшенный? — начал издалека Лодья. — Смешно, что сто лет спустя после основания первых стекольных заводов в Русском государстве и цветные стекла, и зеркальные, и шлифованные для оптических приборов мы завозим из-за рубежа. А ведь, кстати, цветные граненые стекла на платьях кавалеров и дам выглядят не хуже настоящих камней, а насколько они дешевле!