не говорил?

– Нет.

– Склероз.

Это была третья оглушительная новость за сегодняшний день. Садясь в машину, Юрий Петрович понял, что с него хватит и пора навести порядок. Какая плитка? Какой камин? Он же велел взять только медальоны. Ну, Алимов и Семен понятно, Сережка тоже, но ведь там была Наташа. Неужели она за его спиной…

Из автомата у «Интуриста» он позвонил.

– Кольцову, пожалуйста.

Трубку положили на стол, и он слышал крики: «Наташа! Наташа! Приятный мужской голос».

– Да. – Голос у Наташи был торопливый и запыхавшийся.

– Немедленно выходи, я жду.

– Но у меня группа.

– Это твои подробности, я сказал немедленно.

Она выбежала через десять минут. Такая же, как всегда, прекрасная. Даже тени беспокойства не было на ее лице.

– Ты чего, Юра?

Долгушин с силой распахнул дверь, чуть не ударив женщину.

– Садись. Поедем.

– Куда, Юра? Работа…

– Я тебе что сказал? – Голос его был хриплым и злым.

Наташа посмотрела на него, увидела поджатые губы, выцветшие от злобы глаза, молча села в машину. До самого дома Долгушина они ехали не проронив ни слова, вошли в подъезд, поднялись на лифте. В квартире, едва закрыв дверь, Долгушин ударил Наташу. Коротко, без размаха – в печень. Она ахнула и отлетела к стене, сползая, схватилась за плащ, висевший на вешалке, потащила его за собой. Долгушин вошел в ванную, налил стакан воды. Вернулся и выплеснул его в лицо Наташе. Она застонала и, открыв глаза, поползла по полу к двери.

– Ну, счастье мое, расскажи мне про плитку и камин.

– Юра. Юрочка. Не бей. Мы взяли камин. С Борисом.

Долгушин рывком поднял ее и хлестнул по лицу тыльной стороной ладони. Голова Наташи беспомощно закинулась.

– Дура. Нажить копейку захотела, чтобы потерять миллион. На ваш след чуть не вышел угрозыск.

Наташа молчала, глядя на него с ужасом.

– Поняла ты? Если бы я ради тебя не убрал Алимова и Семена, ты давно бы спала на нарах.

– Как убрал? – прошептала Наташа.

– Как надо.

– Я боюсь! – закричала она. – Я боюсь! Отпусти меня!

– Иди раздевайся, останешься у меня.

Дом, в котором жил Суханов, был знаменитым. Пожалуй, второго такого не было в Москве. О нем написал роман прекрасный писатель, так рано ушедший из жизни. Театр на Таганке поставил спектакль. Дом этот было видно издалека. Он предварял Замоскворечье, словно сторож. Огромный, мрачновато-серый, украшенный наградами из мемориальных досок. Не дом, а целый город в городе. Со своими легендами, прошлым, тайнами. Если бы могли говорить эти стены! Как много рассказали бы они о тех, чьи профили сегодня чеканно выбиты в гранитных квадратах и овалах. Со стародавних времен въезд во двор этого дома ограничивали запрещающие знаки, в обиходе именуемые кирпичами. Но Филиппыч знал, кому можно проезжать под знаком, а кому нельзя.

Во дворе шел ремонт, неистово стучал дизель, лежали огромные кучи строительного мусора.

– Вон десятый подъезд, – сказал всезнающий Филиппыч и точно подогнал машину к нужной двери.

– Все ты знаешь, Филиппыч, – улыбнулся Вадим.

– Здесь раньше наш начальник главка жил.

– Это когда раньше? – хитро поинтересовался Калугин.

– Когда вас, товарищ подполковник, еще в проекте не было.

Со старшими офицерами Филиппыч всегда говорил на «вы».

Вадим вылез из машины.

– Мне пойти с вами, Вадим Николаевич? – поинтересовался Калугин.

– Не стоит, Игорь, думаю, что вдова профессора Суханова в данный момент не стоит с обрезом у дверей.

Вадим вошел в подъезд. В вестибюле как признак былой респектабельности висели электрические часы. Они навечно показывали одиннадцать часов. Вадим автоматически взглянул на свои. Было 15:25.

У дверей с медной табличкой «Профессор Суханов» он позвонил. Ему открыла невысокая женщина в темно-синем костюме из джерси. На лацкане висел орден Ленина.

– Добрый день! Моя фамилия Орлов. Я договаривался с вами по телефону.

– Доктор биологических наук Суханова Надежда Павловна. Вы из милиции?

– Да.

– Проходите, товарищ Орлов.

– Меня зовут Вадим Николаевич, Надежда Павловна.

Они вошли в огромную, как показалось Вадиму, гостиную. Потом он понял, почему комната представилась ему такой большой. В ней почти не было мебели. Стол посередине, шесть стульев, низкий поставец для посуды у стены, старинные часы в углу. Они отбили полчаса, как будто здороваясь с ним. Звук их был мягок и ненавязчив. На стенах висело несколько картин русских мастеров, но кого именно, Вадим так и не узнал, он был не силен в живописи.

– Садитесь, Вадим Николаевич.

– Спасибо.

– Вы пришли по поводу Вали?

Она спросила именно Валю, а не сына. Спросила таким тоном, будто Суханов вот-вот войдет в эту комнату.

– Да, Надежда Павловна.

– Что вы хотите о нем узнать?

– Все.

– Это слишком неконкретно. Для чего это вам?

– Я смотрел дело по обвинению вашего сына, оно оставило у меня двойственное впечатление.

– Вы верите в виновность Вали?

– А вы?

– Я нет.

– Так почему же вы не подали ни одной кассационной жалобы?

– Валя запретил мне это делать.

– А почему?

– Он просто запретил.

– Надежда Павловна, я юрист, а наша наука, как ни странно, весьма точная. Ответьте мне, как попали к вашему сыну картины и иконы, украденные у академика Муравьева?

– Меня тогда не было в Москве. Я работала в нашем Новосибирском отделении. Сын ничего не сообщил мне о случившемся.

– Странно.

– Что странно?

– Да так, мысли вслух.

– Что вас еще интересует? – резко спросила Суханова.

– Откуда взялись дома семь тысяч?

– Это мои деньги, я оставила их Вале на машину. Вы мне поверите на слово или принести сберкнижку?

– Лучше сберкнижку:

Суханова встала, вышла в другую комнату. Через несколько минут она вернулась и протянула Вадиму сберкнижку.

– Не смущайтесь, смотрите, у нас честные деньги. Могу отчитаться перед вашей наукой за каждую копейку.

Вадим раскрыл книжку и сразу увидел в графе «расход» сумму семь тысяч. И число увидел, и год.

– Пойдемте, я покажу его комнату.

Они вышли в коридор, и хозяйка открыла одну из дверей. У Валентина Суханова была прекрасная светлая комната. Солнце врывалось в нее и сверкало на кубках и медалях, навалом лежавших и стоявших в застекленном стеллаже. Мебель здесь была под стать солнцу, светло-желтая, современная, легкая на вид и удобная. На стенах летели куда-то гоночные машины неведомых Орлову марок.

– Валя добрый, умный и светлый мальчик.

– Надежда Павловна, что случилось с вашим сыном год назад?

– Я знаю только одно: у него появилась женщина.

– Кто?

– Я не знаю ни ее имени, ни фамилии.

– Вы могли бы описать ее?

– Я видела ее один раз мельком у нашего дома. Она очень красивая.

– Я прошу вас, – сказал он, – вспомните еще что-нибудь.

– Он очень