прояснилось, но прямо сейчас мы в любом случае никак не могли использовать данные сведения.

Громбчевский неплохо освоился и я отправил его в Сербию, благо до границы было меньше пятидесяти верст. Путь разведчика и его небольшого отряда пролегал по практически непроходимым горным тропам. Он мог попасть в плен, напоровшись на турецкий разъезд, вдобавок рисковал поймать шальную пулю. Два раза ему пришлось вступать в перестрелку, один раз взяться за саблю. Несмотря ни на что, с заданием Бронислав справился блестяще. Сербы в войну вступили лишь на бумаге, реальных шагов они пока не предпринимали. Громбчевский в известной степени сумел скоординировать наши будущие действия, так как привез сербам план кампании, согласованной на самом верху, наследником и НикНиком Старшим. В общем, Бронислав выполнил не только разведывательную миссию, но и дипломатическую, причем куда более важную. Когда он вернулся, я посадил его за оформление всех сведений, а сам направил ходатайство о присвоении ему звания подпоручика — засиделся он в прапорщиках, на мой взгляд. Да и третья Анна ему не помешает, у него после Туркестана была лишь одна сиротливая награда, четвертая степень данного ордена. Тем более, он стал «моим» человеком, а учитывая его многочисленные таланты, таких людей стоило всячески продвигать.

В полк прибыл выздоровевший Седов. С кожаной повязкой через лоб он стал смотреться еще более колоритно. Друзья мигом окрестили его новым прозвищем — Циклоп Викторович, к чему он отнесся весьма благосклонно. Даже мимолетного взгляда на человека со столь героической внешностью хватало, чтобы понять, что с таким связываться не следует. На мой взгляд, теперь он просто идеально соответствовал представлению о том, как должен выглядеть настоящий Бессмертный гусар.

Особая бригада периодически устраивала тренировки по стрельбе, фехтованию и джигитовке. Свободного времени все равно было много, я тратил его на чтение книг и письма друзьям. Часто беседовал и с генералом Белокопытовым. Человеком он оказался интересным, увлекающимся историей и всем, что происходит в мире.

— Ты, наверное, не знал, но Берковица издревле известна своими мастеровыми: гончарами, сапожниками, кожевенниками, медниками и ткачами ковров, — сообщил мне Белокопытов во время очередной партии в шахматы. — В 1869 г. на выставке в Калифе, это Северная Америка, первой наградой были удостоены три изделия из Берковиц: ковер, обработанная дубленая кожа и вязаные шерстяные носки.

— Забавно, — констатировал я, делая очередной ход. — А что, ремеслами этими занимаются турки или болгары?

— И так и так бывает, — ответил генерал, а я же призадумался, может есть смысл кого-то из местных умельцев переправить на постоянное жительство в Россию? Понятно, что у нас и своих самородков хватает, но кто мешает организовать небольшой заводик по производству тех же ковров? По идее, они должны пользоваться спросом в центральных губерниях, экзотика как-никак.

Между тем, общая пауза затянулась не только у нас. Вельяминов взял Яблоницу, но Западный отряд продолжал безуспешно держать в осаде Орхание и Мездру. Да и под Рущуком Драгомиров не добился никаких успехов. Лучше всего дела обстояли у Гурко, чьи бригады контролировали Балканские переправы и часть равнины по ту сторону гор. Вот только и у них сил не было для полноценного наступления.

Сражающиеся стороны подтягивали ресурсы. Турки тянули полки из Египта и Сирии, а мы ждали прибытие Гвардейского корпуса.

Забавно, но в Берковицы первые гвардейцы прибыли 3 сентября, точно в мой день рождения. К нам подошла 3-я гвардейская пехотная дивизия генерал-лейтенанта Каталея. В ее состав входило четыре полка: Литовский, Кексгольмский, Санкт-Петербургский и Волынский. Казалось бы, четыре полка — мелочь, неспособная оказать решающего воздействия на ход осады. Но именно данной мелочи нам и не хватало. Тем более, на помощь прибыли совсем не заурядные подразделения, а настоящие гвардейцы, элита всей армии.

Василий Васильевич Каталей принял у Похитонова командования и с первых же часов показал себя человеком энергичным и смелым. Следующий с гвардейцами обоз пополнил наши боеприпасы и уже 4 сентября планомерный обстрел Берковиц продолжился в прежнем объёме. В этот же день к лагерю подходили отставшие по тем или иным причинам гвардейские роты.

5 сентября после утреннего обстрела гвардейцы и бригада Белокопытова пошли на штурм. Сражение вышло отчаянным и продолжалось свыше трех часов, но турки все же имели преимущество в живой силе и каким-то невероятным образом сумели удержать крепость.

6 сентября объявили временное перемирие, потребное для помощи раненным и выноса с поля боя убитых. Мои гусары и казаки изнывали от того, что не могут в полную силу помочь своим. Естественно, для нас нашлась подходящая позиция, откуда мы могли стрелять из карабинов, но все это было не то. Турки были далеко, да к тому же не высовывались из-за редутов, так что эффективность нашей стрельбы оставляла желать лучшего. Драгуны Ребиндера чувствовали себя куда веселее — по крайней мере, они участвовали в штурме.

7 сентября Каталей посвятил небольшой тренировке и отдыху с обильным питанием, а на следующий день начался новый штурм. Он оказался яростным, но скоротечным. Злые гвардейцы, недовольные тем, что первая попытка у них вышла плохой и вызвала насмешливые шутки со стороны прочих полков, решили показать себя во всей красе и силе.

Артиллерия и ракетницы поработали на славу, частично подавив неприятеля и вызвав за стенами города многочисленные пожары. А затем слово взяла пехота, молодцы Каталея и Белокопытова, которых усилили драгуны и болгары.

Находясь на высотах, я наблюдал за разворачивающимися действиями в бинокль и на сей раз понимал, что все сложится удачно. Не знаю, как объяснить подобное, но на войне часто возникает иррациональное ощущение, которое подсказывало, как пойдет дело, ждет ли нас успех или лучше отступить. Похоже, так проявляла себя интуиция, а может и еще что. В любой случае, сегодня она твердо заверяла, что наши мучения под Берковицей закончатся.

Так оно и случилось. Ближе к полудню остатки турецкого гарнизона, которые оттеснили вглубь города, выкинули белый флаг. Как оказалось, погиб не только Мехмет-Али-паша, но и практически весь его штаб. Во всяком случае, живых пашей у турок больше не было и от лица сдавшегося гарнизона саблю генералу Каталей вручил миралай[28] Фират. Среди убитых оказался и английский майор Остин, артиллерист, доставивший нам немало хлопот.

Телеграфа здесь не было, так что с долгожданным известием о победе к цесаревичу Николаю отправился разъезд из числа гусар. Надо было видеть, какое воодушевление охватило полки, когда из города начали выходить окровавленные, замотанные бинтами и какими-то окровавленными тряпками турки. Они покорно складывали оружие и знамена, а куча все росла и росла. Корреспонденты газет делали записи. Мирные жители плакали и смеялись, не веря, что все наконец-то закончилось. Я смотрел на них, сжав зубы и стараясь не поддаваться эмоциям. Слишком много гражданских погибло ни за что, ни про что. Турки запретили им покидать город, прикрываясь, как живым щитом. Нашего обстрела это не остановило, но мы всегда действовали с оглядкой на данный факт. Возможно, из-за него Берковицы и смогли так долго продержаться.

Каталей назначил временным военным комендантом города генерала Белокопытова, а мне же приказал выдвигаться вперед, очистить дорогу до перевала и спуститься в Забалканье.

Приказ я воспринял с огромным облегчением и радостью — наконец-то тягостное сидение закончилось, Особая бригада вновь сможет показать все, на что способна.

Ранним утром мы выдвинулись на юг. С низин поднимался туман, было ветрено и прохладно. Солнце просвечивало сквозь тучи тусклым пятном, а над покрытой зеленью вершинами парили беркуты.

Карты показывали, что по прямой до Петрохан всего двенадцать верст. Вот только в горах счет иной, дороги тут выделывают такие петли и дуги, то спускаясь, то поднимаясь, что расстояние оказывается совсем иным.

Сопротивления мы не встречали. Оставшиеся в живых башибузуки посчитали за лучшее ретироваться и в бой не вступать. Под копытами наших коней хрустели камешки, кавалеристы поднимали за собой целые облака пыли, так что пришлось растянуться, чтобы хоть иногда иметь возможность дышать свежим воздухом.

В итоге дорога до перевала оказалась длинною в двадцать верст, причем это был не столичный проспект, а грязный и узкий проселок, который пересекали многочисленные ручьи и речушки. Иногда скалы так стискивали дорогу, что становилось сумрачно. Всех нас держал в постоянном нервном напряжении факт того, что турки могу засесть на склонах, обстреляв нас или устроив обвал. Я бы именно так и поступил, заставив наступающую армию умыться кровью.

На наше счастье,