жаль, но рисковать Особой бригадой совершенно не хотелось. Два или три дня погоды не делали, заодно и Шакир-паша «дозреет», окончательно поняв, что ему ничего не светит.Ситуация для него складывалась критическая. С запада на Софию робко двигались сербы — Моравский корпус под командованием Милойко Лешанина в количестве шестнадцати тысяч человек и сорока шести орудий. Мы стояли с севера, а с востока нас прикрывал отряд генерала Оттона Рауха, подчиняющегося Гурко. Умница Гурко времени не терял и получив поддержку в виде прибывших из России гвардейских дивизий, перешел всеми силами Балканы и сейчас готовился к решительному бою под Филипполем[29]. Штаб считал, что если победа будет наша, то она ознаменует начало вражеской агонии.

Вечером 12 сентября новая партия беженцев из Софии принесла очередную порцию известий. В городе находились консульства таких стран, как Франция, Австро-Венгрия и Италия. Отчаявшийся Шакир-паша вызвал консулов и предупредил их, что намерен сжечь город нынешней ночью. До чего они договорились, беженцы не знали, но то, что всеобщая паника охватила Софию, могли подтвердить гарантированно. Везде царили хаос и анархия. Из города бежали все, кто мог — турки, болгары, евреи, армяне, сербы, черкесы и все прочие.

Беженцы и находившиеся при Особой бригаде болгарские ополченцы слезно просили не тянуть времени и «идти спасать святую Софию». Они клятвенно заверяли, что башибузуки в ужасе и считают, что Черные гусары непременно вырежут их до последнего человека. Так что думают они лишь о том, как спастись. На сей раз я их послушался и отдал приказ выступать утром. Правда, причиной такого решения стала не всеобщая истерия и не репутация Кара Улюм, а подход бригады Белокопытова и Литовского гвардейского полка под командованием полковника барона Арпсгофена. Вот теперь можно было и продолжить наш победный марш.

Вперед я послал Седова с тремя эскадронами, двумя ротами драгун и сотней донцов, в то время как Громбчевский отправился на запад, искать сербский корпус, от которого было ни слуху ни духу.

Через два часа Седова прислал вестового, сообщившего, что в селе Костинброд они наткнулись на два турецких табора, обменялись сотней выстрелов, после чего неприятель сразу же начал отход на юг. Местность не благоприятствовала кавалерии, они не смогли окружить и добить врага, так что тот сумел спастись.

Ночёвку провели в Костинброде, от которого до Софии было десять верст. Ночью никто не спал. Во-первых, Громбчевский нашел Моравский корпус Лешанина и быстро ввел их в курс сложившейся обстановки. Сербы воспряли духом и сразу же выдвинулись по дороге, встретившись с нами в Костинброде. Авангард союзников составлял две тысячи человек, а их командир полковник Младенович поступил в мое распоряжение. Во-вторых, несколько тысяч болгар окружили наш лагерь и не могли найти себе места от радости, понимая, что завтра мы будем в их столице. Они жгли костры, пели песни, плясали и пили вино, отмечая будущую победу. А в-третьих, мы с Белокопытовым и полковниками засиделись до утра, прикидывая, как будем входить в Софию, что делать с неприятелем и вообще, продумывая десятки возникающих в таких случаев сложностей.

Утро 13 сентября выдалось солнечным. Испаряющаяся роса добавляла в воздух легкое марево. От полковых кухонь тянуло вкусным дымком, нижним чинам начали раздавать завтрак.

Разведка докладывала, что неприятель вряд ли отважится принять бой и отступит. Так оно и случилось, хотя новости принесли нам болгары.

На дороге недалеко от города нас ждала внушительная делегация ликующих софийцев с ружьями и различными музыкальными инструментами. Возглавляли их два человека — средних лет мужчина и женщина с красивым решительным лицом и шикарной густой косой до пояса.

Подъехав ближе, я спешился и сделал несколько шагов, разминая ноги. Рядом со мной слез на землю Белокопытов.

— Разрешите назвать свое имя, господа генералы, я Тодор Чавдаров, чиновник при градоправлении, — мешая болгарские и русские слова, представился их предводитель, коренастый и плечистый мужчина с темными волосами, возбужденный, взъерошенный, с ружьем наперевес и двумя патронташами через плечи. Было видно, что к оружию горожанин не привык, и держит его без привычной для военных небрежности.

— Генерал Соколов, — я первый пожал ему руку.

— Белокопытов Сергей Дмитриевич, — отрывисто представился мой спутник.

— О, мы о вас слышали, Черният генерал, — уважительно признался Чавдаров. — Для нас честь, что именно вы освободили нашу многострадальную Софию. И вас мы очень рады видеть, Сергей Дмитриевич. Позвольте представить вам мою спутницу, Йорданку Ангелову.

— Очень приятно, — женщина присела в легком книксене. По-русски она говорила почти без акцента. Подумав, я не стал целовать ее пальчики, ограничившись легким пожатием. А вот Белокопытов женщине руку поцеловал.

— И нам приятно, сударыня. Мы совсем не ожидали увидеть на пыльной дороге здесь столь утонченную даму, — несмотря на пятьдесят пять лет, Белокопытов считался не только лихим генералом, но и опытным сердцеедом.

— Не могли бы вы ввести нас в курс дел? — спросил я.

— С удовольствием, господин генерал, — к моему удивлению, разговор продолжила Ангелова, а не Чавдаров, что свидетельствовало о ее воле и силе характера. — Шакир-паша хоть и угрожал поджечь город, но все же не решился на столь масштабный шаг. Да и консулы иностранных держав смогли его отговорить. Минувшей ночью он ограбил казну и пустился в бегство, оставив на произвол своих раненых солдат.

— Куда отступил Шакир-паша?

— На юг, к Дупнице, — быстро вставил Тодор. — Госпожа Ангелова скромничает и не сказала, что это именно она организовала сопротивление, собрала людей и открыла ворота тюрьмы Чернаджами, освободив сотни наших граждан. Она действительно стала нашим ангелом!

— Да вы прямо Жанна д’Арк, — я пошел по пути Белокопытова, похвалив женщину и по-новому смотря на нее. Вот ведь смелая натура! И таким ничего не мешает — ни отсутствие эмансипации, ни якобы угнетенное положение слабого пола, ни прочие сопутствующие факторы, они берут и делают.

— Да какая из меня Жанна, — слегка покраснев, возразила Йорданка. — В общем, мы захватили турецкие склады и вооружились, взяв в плен более трехсот башибузук. Теперь слово за вами, генерал! — она смело посмотрела мне в глаза.

Белокопытов недовольно засопел, обижаясь, что его задвинули на второй план. Формально старшим был я, но он мне в отцы годился и такую внушительную разницу в возрасте игнорировать было сложно.

А Йорданка действительно красивая женщина. И решительная, к тому же. С такими приятно иметь дело. Жаль только, что великая София пала сама, без нашего участия. Подкачали турки, подкачали… А ведь могли для вида принять бой.

— Я рад, что пятисотлетнее турецкое владычество для вас закончилось, — оглядев болгар, громко сказал я. — Русская армия счастлива подарить свободу свои православным братьям!

— Ура! Братушки! Родненькие! Спасибо! — со всех сторон раздались громкие крики, к небесам полетели подбрасываемые шапки.

Дождавшись, когда волнение улеглось, я выслал вперед Бессмертных гусар. Белокопытов, подтверждая репутацию славного человека, перестал дуться и во всю подпускал амуры к красивой болгарке. Для нее и ее спутника Чавдарова нашелся небольшой фаэтон с откидным верхом[30], запряженный двумя пегими лошадьми. Сергей Дмитриевич любезно подсадил Ангелову и очутившись в седле, держался рядом с ней, так что мне оставалось сторона Чавдарова.

Ехали медленно и торжественно. Поднявшись на один из пригорков, я оглянулся назад, оценивая внешний вид своей бригады. Полки растянулись на несколько верст, немилосердно пыля и запевая бравые песни, которые местные подхватывали с восторгом. Драгуны двигались по полям слева от дороги, а донцы Зазерского держались справа. Из окрестных деревень и сел все валил и валил народ, и когда мы приблизились к воротам, трудно было сосчитать, сколько же людей нас сопровождает.

Очутившись в городе, дальше двинулись по старинной улице, держа направление на главную площадь. Фаэтон, Белокопытов и я находились в одном ряду и с временами мы с трудом вмешались между нависающими со всех сторон домами. Тем временем Ангелова рассказывала нам о своем городе.

— Население наше составляет шестнадцать тысяч человек, хотя раньше тут проживало больше людей. Когда турки начали очередные репрессии, часть разъехалась по всему миру, — сказала она. — В город ведут шесть основных дорог, сейчас мы с вами движемся по главной улице — Златарской Чаршии. Районы поделены на слободы, их пятнадцать, такие, как Баня-баши, Куручешме и Кафе-баши.

— У вас много турецких названий, да? — поинтересовался Белокопытов.

— Да, но теперь мы все поменяем, — с воодушевлением откликнулась