— Волков… — прозвучало как-то почти обреченно.

— Что? — такой тон начальства не насторожить не мог.

— Оденься как человек, я тебя умоляю.

— Саныч, где ты был, когда я был человеком?

— Волков…

— Не нервничай, Саныч, — перебил я начальство. — Давление подскочит, а в твоем возрасте… — послышалось глухое рычание. — Все будет нормально. Жду адрес, и до связи.

Я бросил телефон на стойку, вздохнул и поплелся переодеваться, предвкушая долгий-долгий день. Уже желая, чтобы поскорее наступил вечер.

С лечащим врачом Агафьева мне тогда не удалось встретиться ни разу. Роман Алексеевич был заведующим отделения и тогда проходил трехмесячную стажировку где-то за бугром. Я разговаривал с его ассистентами и заместителями, видел бумаги и заключения. Мы общались три раза по телефону, но… этого было категорически мало.

А теперь у меня руки чесались, и не сиделось на месте. Ребята бросали на меня косые взгляды, но ни о чем не спрашивали. Я пытался изучать протоколы, покопался в свидетельских показаниях и пробежал глазами список клиентов Марины, даже прогулялся к медикам, но сосредоточиться толком ни на чем не мог, все прокручивая в голов слова Ошун и дело Агафьева.

Но если это действительно демон…

Черт!

Демоны не приходят просто так, не могут проявиться в мире лишь по собственному желанию. Они откликаются на зов, как Ошун, они заключают сделки и требуют плату за услуги, и очень-очень редко демоны вселяются в человека. Это одержимость, если человек слабый, если сильный — паразитизм.

Но в случае с Агафьевым, это был, пожалуй, симбиоз, и это было странно. Непохоже, выбивалось из рамок, существующих законов и элементарной логики, вызывая стойкое ощущение, что я что-то упускаю, что-то очень важное.

Я бездумно перебирал старые серебряные четки и старался нащупать мысль, как пальцы нащупывают следующую бусину, но пока безрезультатно. Я даже в тачке, на пути к ресторану, никак не мог сосредоточиться на дороге.

Ресторан встретил гулом голосов, бодрым и ненавязчивым джазом и расслабляющим полумраком. Профессура праздновала и отдыхала вполне себе мирно: более молодые и трезвые дергались на танцполе, постарше и попьянее вели неспешные и такие же нетрезвые беседы за столами, совсем упившиеся мирно спали, уронив головы, тихо похрапывая в такт музыке.

В общем, интеллигенция, даже скучно.

Нужный мне столик я нашел быстро, вот только профессора за ним не оказалось. А оказался он на танцполе. Высокий, подтянутый, лет шестидесяти, с аккуратной модной стрижкой. Его движения были легкими и гибкими, а в танце он кружил… Мару Шелестову в вечернем черном платье.

Я застыл.

Я смотрел на верблюжью колючку и не мог отвести взгляда.

Мара Шелестова меня возбуждала.

Мара Шелестова меня интриговала.

Мара Шелестова меня интересовала.

Мара Шелестова меня провоцировала.

Мара Шелестова… какого хрена вообще здесь делает?

А ну, Волков, подобрал слюни и вперед, ты на работе!

Но…

Просто от неожиданности, просто от того, что свет струился по обнаженным кремовым плечам, играл бликами в волосах, просто от того, что юбка в движении приоткрывала на несколько секунд и тут же прятала от меня коленки, я не мог даже моргнуть. Очень соблазнительные коленки, кстати. Тонкие, какие-то кукольные лодыжки охватывали изящные серебристые ремешки босоножек, сверкая и переливаясь они притягивали взгляд к стопам девушки. Я вроде бы и не хотел, а все равно смотрел на их быстрое мелькание. Подъем у Шелестовой был просто нереальный, почти невозможный изгиб.

Она двигалась легко, быстро под ритмы джаза. Она действительно танцевала с партнером, а не просто дергалась, как сейчас принято, не изображала из себя проститутку с дурными манерами, выпячивающую, пытающуюся втюхать второсортный секс. Нет. Не показывая ничего, кроме коленок и обнаженных рук, она была в тысячу, в десять тысяч раз сексуальней всех девчонок на пилонах, которых я видел.

В самом дальнем уголке сознания, произнесенная натужным шепотом, очень неуверенно возникла и тут же исчезла мысль о том, что, возможно, только возможно, LSD еще не до конца выветрилось из организма, что, вероятно, Ошун что-то сделала…

Бредовая мысль. Спасительная, откровенная и абсолютно бесполезная, потому что трусливая, потому что лживая.

Ну что ж…

Я опустился за столик, расслабился, продолжая наблюдать за девушкой, гад подобрался ближе к поверхности, почувствовав ослабление контроля и этот запах… Запах древнего, сильного, темного, но такого сладкого безумия, исходящий от Мары. Запах смерти, опасности, яда.

Кто же ты такая, верблюжья колючка?

И что все-таки здесь делаешь?

Музыка начала затихать, последние ноты хриплого сакса и словно расстроенного, простывшего пианино.

Мара отступила на шаг от своего партнера, Роман Алексеевич галантно склонился над ее рукой и провел вперед. Из-за столика у самого танцпола поднялся другой мужчина, молодой, гораздо моложе Романа, лет тридцать, в очках, высокий, русоволосый.

— Возвращаю вам вашу даму, — донесся до меня голос психиатра. — Она стала украшением сегодняшнего вечера.

— Вы мне льстите, Роман Алексеевич, — улыбнулась девушка мужчине. — Но лесть эта исключительно приятная, поэтому сделаю вид, что не заметила.

Мировое светило еще раз поцеловало руку Шелестовой.

— Я говорю только правду, — он по-гусарски стукнул каблуками, резко наклонил голову и направился к столу, за которым ждал его я.

Верблюжья колючка опустилась на свое место, слегка передернув плечами, словно ощутив мой взгляд.

— Роман Алексеевич, — я поднялся навстречу мужчине, краем глаза продолжая наблюдать за девушкой и непонятным мужиком.

В нем тоже что-то было не так…

От него не просто пахло, от него буквально разило смертью.

— Да.

— Ярослав Волков, — протянул я руку. — Мы пересекались с вами в девяностых.

— Волков? — нахмурился белорусский эскулап, ответив крепким рукопожатием. — Волков… Кажется, припоминаю, — мужик продолжал хмуриться и продолжал стоять на месте. — Мне казалось, вы должны быть старше… — задумчиво проговорил он, в итоге все же садясь.

— Я просто молодо выгляжу, — пожал плечами. — Скажите, где бы могли поговорить?

Честно говоря, не ожидал, что дядька меня вспомнит. Неприятно, но не смертельно.

— По какому вопросу?

— Все по тому же, по делу Агафьева.

— Агафьев, Художник… Что-то случилось? — проницательные серые глаза сверкнули в приглушенном свете.

Я вздохнул, полез в нагрудный карман и выудил корочки.