– Нет, ничего не сказала. Просто, – он задумался, покачал головой, встал и отошел от постели. – Не бери в голову. Врачи обещали, что цепь событий восстановится со временем.

Я откинулась на подушку и прикрыла глаза. Впервые за много лет мне было легко и свободно.

– Я не хочу ничего вспоминать, и так хорошо.

– Выздоравливай, Гринёва.

Я приоткрыла тяжелые веки и посмотрела на гостя. Начальник уже шагнул в коридор, но вдруг обернулся.

– Кстати, спасибо за подарок, – и ушел.

В его интонациях было что-то спрятано, что-то знакомое, но я никак не могла уловить. Мешала бесконечная тупая головная боль и вялость. Я задремала, оставив приход начальника в прошлом. Обычное дело – проведал важную сотрудницу. Вот только… Что я ему подарила?

Выписали меня через две недели. За это время я успела перечитать несколько любимых книг под одеялом, прямо испытывала кайф прятать мобилку от врачей и медсестер, которые с каждым днем заходили все реже и реже.

Чат с Вороном молчал, но хризантемы приносили каждое утро, и перед выпиской в белых лепестках запуталась новая карточка.

«Предлагаю заключить мир. Временный. Если согласна, напиши мне».

Черные крылья переливались легкой пудрой, а белые буквы выделялись тиснением. Я потрогала пальцами надпись, а потом бросила картонку в урну. Туда отправила и цветок.

– Мира не будет, подонок.

Лиманов больше не приходил, позвонил вчера, но говорил скупо. Не клеилось у меня в голове с ним, но сердце подсказывало, что я его чем-то обидела. Скорее всего, пустым обещанием, которое бросила в отеле.

Из больницы меня забрала Лена.

– У нас новенький! – щебетала она. – Красавчик! Плечи – о! – она отвела руку в сторону. – Глазища – будто синяя бездна. А еще, я нащупала сенсацию, Тая!

Меня немного колыхало после больницы. Наверное с непривычки. На свежий воздух во двор больницы я выходила, но не сильно надолго, потому что всю неделю мело так, что в метре не было видно, а сейчас мороз крепчал и целовал нос и щеки.

– Босс снова укатил, меня за главную оставил, – рассказывала задорно рыжая. – Что-то мне кажется, что ему наш журнал, как кость в горле. Вчера его видели на какой-то выставке в Италии с блондинкой. Тая, – подруга повернула голову, – у вас что, ничего не получилось? Вроде слухи ходили, что вы вместе.

– Вранье. Ничего у нас не было и быть не может, – засмеялась я и глянула в окно на сияющие в вечернем свете витрины. Мигающий крестик заставил прижаться к стеклу. Аптека. – Притормози! – выкрикнула я.

– Нафиг так пугать, я чуть столб не снесла, – возмутилась Лена и свернула руль вправо. – Ты же только из больницы. Зачем тебе аптека?

– Я не помню, – вышла на улицу, пропуская мимо ушей шутки девушки, запахнула пальто, отвернулась от холодного потока воздуха, что забивал дыхание, и прошла к пластиковой двери.

Внутри было тепло, пахло мятным чаем и антисептиком. Почему я так хотела сюда попасть? В висках пульсировало, а нос опасно защекотало. Так все время после аварии – стоило перегрузить голову, начинало мутить, и с носа кровь шла ручьем. Врач говорил, что я повредила там что-то, лор смотрел, даже прижег, но обещал, что полностью пройдет через пару месяцев.

– Вам помочь, девушка? – заговорила фармацевт, выглядывая на меня через стекло.

– Нет, спасибо.

Она хмуро оглянулась на дверь, а я зацепилась взглядом за часы на стене. Почти шесть вечера.

– Извините, – когда я вышла наружу, Ленка, присев на капот, потягивала сигарету.

– Прости, – она выбросила ее в снег и засмущалась.

– Не знала, что ты куришь.

– Не курю. Это нервы, – она цапнула волосы тонкими пальцами и перевернула челку на другую сторону. Они всклокочились рыжим пучком. – Заползай, а то холодно, – и побежала вокруг машины, а я осталась стоять на месте.

Какой-то пазл никак не вставал на место, да потерянные несколько часов моей жизни так и не вернулись, и, будто заноза под ногтем, все это не давало мне жизни.  Я обернулась на аптеку и подпрыгнула, когда в кармане зазвонил телефон.

Незнакомый номер.

Но я знала, кто звонит, и ответила.

– Афина, я буду ласковым, клянусь, не бросай трубку.

– Я не хочу тебе верить.

– А тебе ничего не остается.

– Пошел…

– Я, – добавил Ворон. – Пошел я. Согласен пойти к черту лысому, только не отбивай связь. Поговори со мной.

– Что тебе нужно? – я показала жестом Лене в окно «одну минуту» и отвернулась. – Любезничать я с тобой не собираюсь.

– А если приоткрою свою жизнь?

– Имя скажешь? – скептический заулыбалась я.

– Нет. Это ты не заслужила, извини, Бронзовая.

– Тогда будь здоров, Пернатый.

– Нуууу, пусть будет Вова, – выдохнул он. – Я соскучился. Ненавижу тебя и скучаю.

– А я нет. Ненавижу тебя и... ненавижу, урод.

– Тише-тише, не нервничай. Тебе знать меня и не нужно, а то догадаешься, откуда я слежу.

– Найду тебя, не сомневайся.

– Я и не сомневаюсь, – он засмеялся. Хрипло и звонко одновременно. – Удивляюсь, почему ты со своим интеллектом до сих пор этого не сделала.

– Занята была, представляешь. В больничке валялась, но тебе же посрать. Не так ли?

– Меньше нужно пить.

– Не нужно доводить! – взорвалась я и медленно выдохнула, чтобы успокоиться.

– Афина, скажи честно, – Ворон растянул последние слова, а я задержала дыхание. – Ведь кончать от моих пальцев тебе понравилось. Сотрясаться на мне  – лучшее, что с тобой случалось. Повторим?

– Обломись! А как же твоя месть за то, не знаю, за что? – усмехнулась я и глянула на Лену через плечо. Она перелистывала какие-то картинки на своем мобильном и качала головой в такт музыке, что мягко выкатывалась из колонок, но мне была слышна лишь отзвуками.

– Какая месть, если в красном платье ты мне свернула мозг? – хохотнул Ворон. – А можно я побуду кавалером, а не шантажистом? Ну хоть временно, пока ты не оправишься.

– А потом что? Вырвешь мне сердце? – сказала это, а у самой в груди засвербило. Я даже погладила больное место через куртку.

А Ворон низко и протяжно запел:

– Разбежавшись, прыгну со скалы,

Вот я был, и вот меня не стало,

И когда об этом вдруг узнаешь ты,

Тогда поймешь, кого ты потеряла. (Король и Шут)

– Иди нахрен, чертов Ворон, – брякнула я и выключила мобильный. Сердце глухо било в ребра, я не понимала, что происходит, знала одно – я не хочу подпускать его так близко. Нельзя. Он меня потом ногтем раздавит, как вошь, а я хочу остаться человеком. Безумным, неправильным, но человеком.