Но что, если на самом деле эти уютные воспоминания пробуждало в ней собственное путешествие на лионидском корабле, когда они с Катсой спасались от Лека? Ощущение узнавания, которое она не могла проследить до источника, до первопричины, выводило ее из себя. Все ли с подобным сталкивались, или то было наследство Лека, оставленное ей одной? Биттерблу, прищурясь, окинула взглядом пустые полки на стенах комнаты. Несомненно, когда эти комнаты принадлежали ее матери, полки не пустовали. Что за книги держала у себя ее мать и где они сейчас?

Целую неделю Биттерблу каждый день из своего кабинета неизменно шла в библиотеку. Все равно у Руда в Высоком суде не появлялось интересных дел, а проверять ливневую канализацию с Раннемудом, смотреть, как Дарби разбирается с бумагами или делать то, что там еще предлагал Тиэль, у нее желания не возникало.

На четвертый день, ступив в библиотеку, она обнаружила, что кот взял на себя обязанности стражника. При виде Биттерблу он оскалился, вздыбил спину с потрепанной шерстью, пятна и полосы на которой казались разбросанными по всему телу до того странно и беспорядочно, словно его собственная шуба была пошита не по нему.

– Вообще-то, это моя библиотека, – заявила Биттерблу и топнула ногой. Зверь испуганно юркнул прочь.

– Милый у вас котик, – сказала она Померу, подойдя к его рабочему столу.

Библиотекарь протянул ей книгу, держа за уголок двумя пальцами, словно от нее смердело.

– Что это? – удивилась Биттерблу.

– Следующий пункт в списке для перечитывания, ваше величество, – ответил Помер. – Истории, написанные вашим отцом, королем Монси.

Поколебавшись один короткий миг, она взяла книгу. На выходе из библиотеки Биттерблу заметила, что несет ее точно так же, на некотором расстоянии от себя, а вернувшись в гостиную, положила на самый дальний край стола.

Усваивать прочитанное получалось лишь маленькими порциями. От этой книги у нее начались кошмары, так что Биттерблу не стала читать ее в постели и держать на прикроватном столике, как другие. Его почерк, знакомые крупные, слегка наклонные буквы казались настолько привычными и близкими, что во снах каждое когда-либо прочитанное слово было написано этим почерком. Еще ей снилось, что ее собственные вены наливаются синевой под кожей, превращаясь в этот почерк. Но потом ей приснился новый сон: Лек, огромный, будто стена, склонясь над бумагами, без устали пишет витиеватые, размашистые буквы, а когда она пытается их прочесть, они оказываются вовсе не буквами. И это был не сон – воспоминание. Однажды Биттерблу бросила диковинные каракули отца в огонь.

В книге рассказывались все те же привычные небылицы. Разноцветные летающие чудовища, которые разрывают друг друга в клочья. Разноцветные чудовища в клетках, с рычанием и воем требующие крови. Но он писал и правдивые истории тоже. Он поведал в этой книге про Катсу! Про сломанные шеи, сломанные руки, отрубленные пальцы; про дальнего родича, которого Катса случайно убила, когда была ребенком. В каждом его слове сквозило восхищение ее способностями. От того, с каким восторгом он писал о вещах, которых Катса столь мучительно стыдилась, Биттерблу пробирала дрожь.

В одном рассказе говорилось о женщине с невозможными красно-розово-золотыми волосами. Ядовитый разум давал ей власть над людьми, но обрекал на вечное одиночество, ибо ее сила была бесконечно злобной. Биттерблу сразу поняла, что речь идет, без сомнения, о незнакомке с гобелена в библиотеке, облаченной в белые меха. Но в глазах у этой женщины не было яда; она вовсе не казалась злобной. Биттерблу нравилось стоять перед гобеленом и смотреть на нее – это успокаивало. Либо Лек дал мастеру, выткавшему гобелен, неверное описание, либо тот нарочно изобразил незнакомку иначе.

Укладываясь спать, Биттерблу иногда утешала себя другим сном – тем, что приснился ей у Тедди и Сафа, – сном, в котором она была младенцем в объятиях матери.

Всю неделю, ушедшую на перечитывание, Биттерблу в городе не появлялась. С помощью книг она пыталась выбросить Сафа из головы. Но не слишком успешно. Ее донимала мысль, которую никак не удавалось до конца осознать, смутное беспокойство, хоть она и не понимала сама, о чем тревожится.

Наконец Биттерблу снова выбралась в лавку – она так ничего и не решила, просто не могла больше держаться. Ночь за ночью оставаясь в замке, она чувствовала, как стены вокруг сжимаются; тяжело было жить вдали от ночных улиц, и вообще – она соскучилась по Тедди.

Когда Биттерблу вошла в дом, Тильда трудилась за печатным станком. Сафа не было, отчего она ощутила легкий укол разочарования. В задней комнате Брен помогала Тедди пить бульон из миски. Она ловила ложкой сбежавшие капли у него на подбородке, а он улыбался ей столь блаженной улыбкой, что Биттерблу задалась вопросом: какие у Тедди чувства к сестре Сафа и отвечает ли Брен на них?

В том, что касалось ужина, Брен действовала нежно, но непреклонно.

– Ты его съешь, – сказала она твердо, когда Тедди начал ерзать, вздыхать и уворачиваться от ложки. – Тебе нужно побриться, – заявила она следом. – С этой бородой ты похож на мертвеца.

Не особенно романтичное признание, но у Тедди оно вызвало ухмылку. Брен тоже улыбнулась и, поднявшись на ноги, поцеловала его в лоб, а потом пошла помогать Тильде в лавке. Они остались наедине.

– Тедди, – начала Биттерблу, – ты говорил мне как-то, что пишешь книгу слов и книгу истин. Мне бы хотелось прочесть твою книгу истин.

Тедди снова улыбнулся.

– Истины – штука опасная, – сказал он.

– Тогда зачем ты записываешь их в книгу?

– Чтобы зажать между страницами, – ответил тот, – и поймать, пока не исчезли.

– Если они опасны, почему же не дать им исчезнуть?

– Потому что, когда истины исчезают, от них остается пустота, а это тоже опасно.

– Ты для меня чересчур поэтично выражаешься, Тедди, – вздохнула Биттерблу.

– Тогда вот ответ попроще. Я не могу дать тебе прочесть книгу истин, потому что еще не написал ее. Она вся у меня в голове.

– Может, хотя бы скажешь, о каких истинах в ней будет написано? О том, что творил Лек? Ты знаешь, что он сделал с людьми, которых украл?

– Искра, – сказал Тедди, – мне кажется, это известно только им одним. А их больше нет.

Из лавки послышались голоса. Дверь открылась, залив комнату светом, и на пороге появился Саф.

– А, чудненько, – сказал он, вперив тяжелый взгляд в прикроватную тумбочку. – Она тут пичкает тебя дурманом и расспрашивает?

– Вообще-то, я и вправду принесла дурман – для тебя, – вспомнила Биттерблу и сунула руку в карман. – От боли.

– Или для подкупа? – вопросил Саф, скрывшись в крохотном чулане, служившем кладовой. – Есть хочу, – донеслось оттуда; последовала оглушительная возня.

Чуть погодя Саф высунул голову и c пронзительным чистосердечием сказал:

– Искра, поблагодари Мадлен, ладно? И скажи ей, чтоб начала брать с нас деньги. Мы в состоянии платить.