— Разве могут быть документы иными у тех, кто вправе их выдавать? — Князь листнул на страницу с пропиской. — Но есть некоторые детали, которые обязательно включают в такие обманки на непредвиденный случай. Григорий Андреевич, вы ведь проверяли адрес прописки молодого человека? Тут написано: улица Ясеневая, дом шестьдесят, квартира сто девять.

— Проверяли, как можно! — Истово закивал тот.

— И вы, быть может, по памяти ответите мне какого типа дом, сколько в нем подъездов?

— Типовая панелька в три подъезда, — чуть напрягши память, все же выдал референт.

Работает голова — все-таки признал князь. Только уже регулярно работает куда-то не туда…

— И по сколько квартир на этаже в таких домах? — Скучающим голосом уточнил Михаил Викентьевич, продолжая смотреть на адрес.

На ту самую очевидность, которую обязаны были усмотреть проверяющие.

— Так, четыре, господин, — подозревая подвох, осторожно ответил старик.

— Девять этажей, верно? На три подъезда у нас будет сто восемь квартир. Самойлов проживает в сто девятой. — Уже устало завершил Панкратов. — Давайте я угадаю, на Ясеневой шестидесятый дом — последний?

— Я проверяю, господин, — сжав губы зубами, референт заполошно вводил информацию на планшете. — Истинно так, — с заминкой произнес он. — На Ясеневой шестьдесят домов.

— Следующая за Ясеневой какая улица?

— Алая, — одними губами прошептал Григорий Андреевич.

— Что в доме один на Алой улице?

— Малый княжеский дворец Юсуповых. — Чуть качнувшись, предобморочно ответил старик.

— Всех аналитиков — копать траншеи вокруг нашей больницы. — Распорядился князь, откладывая паспорт в сторону.

Хотел уже было начать отповедь на повышенных тонах, предназначавшуюся лично референту, как начальнику над всеми этими олухами.

Как взгляд коснулся небрежно оставленных на одежде часов Самойлова. Очень знакомых часов, весьма известных среди очень узкого круга людей.

Словно гюрзу или гадюку, подцепив ручкой, Панкратов повернул их циферблатом к себе и посмотрел на то поле, что обычно показывает день недели.

— Небо услышало наши молитвы! — Радостно произнес Григорий Андреевич, тоже опознав вещицу, и как и князь, пристально смотревший на цифру один, что почти сменилась нулем.

Еще, быть может, пара дней. Максимум — неделя. И владелец часов умрет. Всегда и все умирали, и ничто не связывало эту смерть с имперским кланом Черниговских князей, весьма любивших одаривать такими часами очень сильно не угодивших им людей.

— Твои мысли? — Внимательно посмотрел на подчиненного Панкратов.

— Так это же прекрасно! Совсем скоро Колобову снова станет некуда деваться!

Князь с горечью покачал головой — так ошибаться на должности личного референта нельзя. Это уже становится действительно опасно — для рода, для клана.

— Дай поручение этим горе-аналитикам. Пока копают, пусть просчитают стратегию поведения исходя из ситуации, что Черниговских князей очень сильно задвинут. Отдельно — если уничтожат до последнего человека. Стратегия нужна на ближнюю перспективу, начинать надо уже сегодня.

— Но это же чушь, — фыркнул референт.

— Как распорядишься, представь мне свою замену. Сегодня же.

Старик, изрядно потрепанный событиями этого дня, дернулся, как от удара, и опустил подбородок на грудь.

— Разрешите идти?

— Григорий Андреевич. Клан ценит все, что вы сделали. И в награду за долгую и верную службу…

В глазах старика зажегся огонь надежды. Неужто в потомственные слуги рода…

— Клан защитит вас от наследника Юсуповых, которого вы так опрометчиво решили убить.

Нога референта подогнулась, внезапно ослабнув, а сам он чуть не упал. Но умудрился удержаться и уже почти развернулся к двери.

— Да, вот еще. — Встал князь с места и посмотрел в лицо человека, из-за ошибки которого он мог никогда не узнать о существовании родного внука.

Панкратов тронул чемоданчик с хирургическим инструментарием и развернул его на столе, касаясь любимого ланцета.

— Если не ошибаюсь, вы проспорили мне руку.

Утро вторника выдалось прохладным и облачным. Стылый дождик, заморосивший уже к концу первой лекции, обратился монотонным ливнем, то хлещущим по окнам до мутной пленки, через которую расплывались контуры ближайшего крыла, то останавливающимся почти полностью, то вновь расчерчивающим стекла стрелками капель.

Народ на такую погоду смотрел недовольно и с изрядной опаской — привыкнув к теплым дням, никто не взял зонта, а одежды выбирались из расчета на жаркий полдень. Оттого многим было неспокойно — как добираться домой?

Вон и Артем поддался общим настроениям, и нервно вышагивал по коридору возле дверей аудитории, где у нас должны были начаться занятия. При виде меня, посмотрел пристально и с надеждой, да так и ушел по своим делам, не подойдя и не поздоровавшись.

К концу лекций поток воды с небес поутих, а к выходу из здания так и вовсе ограничился парой контрольных капель с небес на головы студентов, осторожно высунувшихся из-под козырька главного входа. Народ, осознавая непостоянство осенних погод, деловито засуетился в сторону метро, автобусных остановок и личного транспорта. Да и мне, в общем-то, тоже нечего время терять — сегодня без водителя, да и машина будет не та, на которой приехал в университет. Автомобиль обещали запарковать вдоль Менделеевской улицы, что у правого крыла МГУ; сообщили цвет, марку и номер, ориентир — один из дорожных знаков, разрешающих парковку. Остальные мелочи, вроде доверенности на мое имя и ключей, уже лежали в кармане.

Сколь неприметен лист среди леса, столь же просто затеряться серому «Ларгусу» на студенческой парковке, в контрастах люксовых автомобилей и честной бедности потрепанных «пятнадцатых» моделей, отданных на растерзание в качестве первого авто. Большинство, впрочем, предпочитало недорогую, но симпатичную «корею» ярких оттенков, трехлетние «Форды» и «Опели», а также все то, что не выходило за рамки пятидесяти-шестидесяти тысяч рублей и могло получить царапину в ДТП без того, чтобы родители хватались за сердце. На фоне этого «Ларгус» с тонированным задним полукругом окон смотрелся вполне достойным выбором оборотистого студента, подрабатывающего после занятий, и никак не выделялся из общего ряда. Вон, еще один такой же стоит в дальнем конце дороги, только непрактично белый — придет снег, и серое останется серым, а вот белое обернется грязно-белым. А снег тут восемь месяцев в году.

Брелока сигнализации не было — достаточно поворота ключа в центральном замке.

Я открыл машину и невольно сморщился от плотного запаха сивушных масел, дыхнувших лицо.

— Так дело не пойдет, — закрыл дверь, обошел машину и приоткрыл дверцу багажника, чтобы проветрилось.