— Вперед, — приказал Султан, плюхаясь на заднее сидение и захлопывая дверцу «Фольксвагена».

«Дача» представляла из себя деревянный дом с огромными подвалами.

— Я думал, ты притащишь мне волка, — произнес с расстановкой, роняя слова, будто отщелкивал патроны, депутат.

В его глазах застыла такая холодная ярость, что Султан возблагодарил Аллаха за то, что догадался взять вооруженное сопровождение.

— А ты привез лягушку. — Анзоров пнул ногой трясущегося пленного, которого поставили на колени на холодный каменный пол.

Тусклая лампочка, раскачивающаяся сквозняком, играла человеческими тенями на серых, некрашеных бетонных стенах глухого подвального помещения. В углу на полу были пятна крови — следы прошлого разбора.

— Что из тебя можно выжать, жаба? — депутат пригнулся, взял за жидкие волосы, посмотрел в наполненные ужасом глаза.

— Не убивайте! — захныкал пленный. — Я все сделаю!..

— Посмотрим, на что ты годен…

* * *

Голова у Бруевича была пустая и гулкая.

— Ну что с тобой? — Анжела прижалась к нему.

— Со мной все нормально.

— Мальчишечка, ты хоть выпей.

На столике рядом с диваном стояла открытая, почти полная бутылка медовой настойки «Немирофф». Бруевич взирал на нее с отвращением. Ничего не хотелось — ни есть, ни пить, ни говорить. Хотелось сдохнуть.

Девушка что-то ворковала, в чем-то убеждала. Поникший Бруевич вызывал у нее жалость.

— Выпей хоть глоток. — Анжела наполнила бокал, кинула туда лед и протянула ему.

Бруевич послушно проглотил стакан настойки, заел бутербродом.

— Вот и хорошо, — ворковала проститутка. Она обращалась с Бруевичем, как с ребенком. И желание избавиться от него куда-то делось. Он будто становился ее собственностью.

Она поцеловала его, потом включила «Тошибу» с плоским, почти метровым экраном, на которую заработала своими нелегкими трудами. Выбрала музыкальный канал.

Динамики взвыли голосом поп-звезды Алисы Ишматовой:

«Я тебя обожаю,

Я тебя съем.

Я тебя зажарю,

Будешь мой совсем!»

— Леш, я торчу от нее. — Анжела захлопала в ладоши.

— Выключи! — крикнул истошно Бруевич.

Песня била по мозгам. А тут еще слова! Кто пишет такие слова! Они будто гвоздями вбиваются в психику!

— Ладно, ладно, — успокоительно заворковала Анжела, переключила телевизор на вторую программу и сделала потише.

— Ты только не беспокойся, мальчишечка…

Странно, он не обижался на это пошлое мальчишечка. Оно его даже успокаивало.

Программист хватанул еще настойки. Спиртное лилось горячим потоком по жилам. Он чувствовал себя глубоко несчастным.

Сегодняшний день отнял у него надежду. Он так рассчитывал на эти диски. Он уже предвкушал, как получит их. Как пустит в оборот. И избавится от страха. От преследования. Свершится то, о чем грезилось в последние дни — он станет обычным человеком, а не прыгающим по бугоркам зайцем, рядом с которой бьет фонтанчиками земля от дроби охотничьих ружей.

— Криминальная хроника. — На экране телевизора миловидно улыбнулась дикторша. — Новые мафиозные войны в Подмосковье. Сегодня около восьми вечера жители подмосковного Реутова были встревожены артиллерийской канонадой. На этот раз исламские террористы были ни при чем. Сводили счеты мафиозные группировки. На месте обнаружен труп Александра Воронцова, больше известного в криминальных кругах как Саша Афганец…

Бруевич кинул задумчивый взор на экран. Почему-то его задела за живое эта в мажорном тоне изложенная дикторшей информация. Саша Афганец. Наверное, бывший «афганец». Прошел через войну. Вернулся. А сейчас валяется в судебно-медицинском морге… И он, Бруевич, мог бы устроиться где-то рядом. У них разные судьбы. И попали бы туда по разным делам. И на время стали бы добрыми соседями перед тем, как найти последний приют на одном из московских кладбищ.

Мертвенно светящие лампы. Кафель. Алюминиевые столы. И синюшные тела. Одно из них — Бруевича. От этой картинки стало не по себе. Такая противная вещь. Тот ужас, который ты не добрал в минуту опасности, потом вползает удавом в душу и сдавливает тебя душными кольцами.

Запоздалый страх большой искусник на такие яркие картинки. Тело в морге рядом с тем самым афганцем. Скальпель патологоанатома взрезает бесчувственное тело. Это могло бы случиться с ним, с единственным и неповторимым, с центром этой Вселенной. И не было бы для Бруевича на этой земле завтра. И солнца не было бы. И луны. И этой квартиры. Если бы он сам поперся на квартиру, а не послал бы случайной подвернувшегося ханыгу. И если бы не догадался сунуть ему в карман мобильный телефон.

— На улице Зеленой произошло бытовое убийство на почве распития спиртных напитков, — продолжала перечислять дикторша криминальные новости мегаполиса. — На Литовском бульваре обнаружен с колото-резаными ранами труп кавказца…

Трупы. Трупы. Трупы. И не затупятся ножницы того, кто в этом гигантском городе обрезает нити жизни. У него много работы — изо дня в день.

Те, кто охотятся за ним, все-таки вычислили Аллу. И неизвестно кого еще. Они широко раскинули свои сети. Надо бежать… Надо бежать из города. В тайгу. В Сибирь… Кто его найдет в тайге, в Сибири?

А может, за бугор умотать? Хотя бы на Украину… Не выйдет. Загранпаспорт на его квартире, а туда не попадешь — опасно.

Плохо все. Безысходно…

Яркие, наверное, в морге лампы. И под ними мертвое тело. Его тело…

На этот раз он налил полный стакан. И махом опрокинул его. Крякнул — дыхание перехватило…

Анжела с одобрением посмотрела на него. Если мужик пьет, значит, душевно выздоравливает.

После двух третей бутылки он отключился. Повалился на диван. И захрапел.

Анжела ласково поцеловала его в щеку. Потратила какие-то полчаса, чтобы наспех привести себя в порядок. Жирно накрасила губы. И отправилась на работу.

Сбылась ее давняя мечта — она поднялась в табеле о рангах, переместившись из придорожной забегаловки в приличную гостиницу. Притом в самый центр, считай у Кремля — в «Россию», которую еще прозывали «Кавказской пленницей». Говорят, лет десять назад, когда она была государственной, ее облюбовали дети южных народов. Любовь эта была настолько крепкой, что при начале дележа государственного имущества ее приватизировали чеченцы.

Анжеле здесь нравилось. Работала четвертый день. Правда, платили не намного больше, чем на улице. Зато куда спокойнее. Клиентов полно. Менты свои — только успевай отстегивать, да иногда обеспечь субботник — это дело житейское, не жалко.

Привела ее сюда подружка Лиля, исполнившая давнее обещание. И теперь они дежурили в свободном номере. Тихо звучал телевизор на неизменном музыкальном канале. Вечер не задался — ни одного завалящего сексуального страдальца. Поэтому время пережигалось на болтовню, сплетни. Лиля перемывала косточки своим клиентам, не скупясь на уничижительные характеристики.