Бойцы продолжали гонять чаи, болтать о своем. Ефимов поднялся, направился к своей палатке, постелил коврик и завалился спать.

«А Уткин, кстати, на восхождениях молодец, хорошо шел, втянулся. Если бы не водка, можно было бы попытаться сделать из него нормального бойца. А пьянка… надо будет завтра еще разок с ним поговорить. Может, что и получится». — С этой мыслью Ефимов и окунулся в продолжение сна.

Сергей знал, что люди часто чувствуют свою смерть или опасность, грозящую им, но никогда не думал, что сам испытает нечто подобное. Не верил он в это и сейчас, когда с самого утра на душе лежала какая-то тяжесть. Он никак не мог понять, что это — предчувствие чего-то недоброго или обычная хандра.

«А может быть, на самом деле мы запоминаем лишь те единичные случаи, когда подобные опасения оправдываются, и не помним о тысячах других, когда ничего не происходит? — рассуждал Ефимов, сидя на броне, свесив ноги в правый люк транспортера. — Нет, все-таки все эти предчувствия — глупости и ничего больше. Иначе следует допустить, что людям дано предвидеть будущее, а это…» — Он не закончил мысль.

Водитель, не сбавляя скорости, перескочил через камни, торчавшие на дороге, и бронетранспортер прилично тряхнуло. Сергей вылетел из люка, почувствовал удар, ощутил боль и потерял сознание.

Потом были больничная палата, белые стены и люди. В полубессознательном состоянии все контуры оказались размыты. Он едва слышал свое тяжелое дыхание и ощущал сильную жгучую боль.

— Наркоз не действует. Ему больно…

— Сделайте еще!

Свет, темнота, боль.

Следом серое безвременье, откуда доносился безликий голос:

— Что тебе передал полковник Дорохов?

— Ничего, — прошептали губы. — Ничего…

— Он вручил тебе какой-то документ?

— Нет, — ответило за Сергея непонятное упрямство, сидевшее в нем.

Как противовес, ему отозвалось эхо, тающее далеко-далеко в подсознании:

«Что толку отпираться? Они ведь все знают».

Новый вопрос, ласковый, почти отеческий голос:

— Мы его друзья, хотим забрать то, что он отдал вам.

Сергею хотелось сказать, мол, да, забирайте все. Я покажу, где спрятал.

Но какая-то вкрадчивость, проступавшая в звучащем голосе, заставила щелкнуть некий тумблер, включающий воспоминания:

«Никто никогда. Никогда никто. Твоя жизнь в твоих руках».

— Я не понимаю. — Губы Ефимова едва шевелились, но тот человек, которому были предназначены эти слова, все слышал.

Молчание длится вечность.

— Поправляйтесь.

Мужчина, говоривший с Ефимовым, сделал определенный вывод. Заскрипел стул. Подошвы ботинок зашлепали по полу. Прошло несколько мгновений, шаги удалились, стихли.

«Полковник говорил, что моя жизнь будет зависеть только от меня. Я все сделал правильно, иначе сейчас уже умер бы. — Сергей с трудом разлепил веки. — Никого. Он ушел, или все это мне пригрезилось? Скорее все-таки ушел. Я жив, значит, первый раунд за мной». — Глаза прапорщика закрылись сами собой, его сознание окунулось в пучину временного забытья.

Утро началось чьим-то смехом. Выглянув из палатки, Ефимов увидел бойцов, кормивших обыкновенную полевую мышь. Та сидела на локте одного из них и, смешно перебирая лапками, тщательно обкусывала со всех сторон печенье, предложенное ей. Когда мышь наелась досыта, ее отнесли в сторонку от лагеря и выпустили, предварительно разбросав по округе пачку армейских хлебцев.

За ночь небо очистилось от туч, ветер стих. Небольшой морозец окончательно осадил влагу, копившуюся в воздухе. Ветви деревьев, сосновые иглы посеребрило инеем, чуть покачивающим длинными ресницами.

Ефимов встал, с наслаждением втянул в себя свежий, пахнущий хвоей воздух, с хрустом потянулся. Дышалось необычайно легко. Мысли Сергея сами собой устремились к дому. Этот день можно было уже списать в расход, оставалось всего пять, меньше недели. Потом автобус, поезд, двухчасовая поездка в кузовах грузовиков, короткое построение, и ты дома. Что может быть лучше?

Бойцы подкинули дров в костер. В безветренном воздухе пахучий дымок лениво расползался во все стороны.

— Сергей Михайлович!..

Ефимов обернулся и увидел Олега Анатольевича, идущего со стороны инструкторских палаток.

— Готовность к возвращению через два часа.

— Хорошо. — Сергей наклонился, сунул руку в палатку, выудил оттуда рюкзак. — Чайку с нами попьете?

— Спасибочки вам, — отмахнулся инструктор. — Мы там с мужиками устроились. — Последовал кивок в сторону инструкторских палаток. — Костерок развели, чайничек поставили, так что нет, благодарствую.

— Да как хотите. Наше дело предложить. — Ефимов улыбнулся. — Нам больше достанется.

— Это правильно, — согласился инструктор, и снег смачно захрустел под подошвами его ботинок.

Из палатки командира группы доносилось сонное сопение.

— Михаил Константинович! — окликнул Трясогузкина Ефимов. — Вставай, жрать пойдем.

— Я потом, — пробормотал тот и продолжил спать.

— Как хочешь, — произнес Ефимов вслух, но скорее для себя, чем для Михаила.

Потом старший прапорщик вытащил из палатки рюкзак, поставил его на свободное место подле костра и вытащил пакет с продуктами.

Времени до момента убытия оставалось много. Можно было перекусить горячей, хотя и консервированной пищей не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой. Текли минуты, личный состав постепенно выползал из палаток, покрытых инеем. Одни ежились, другие, как и Ефимов, с удовольствием вдыхали в себя утреннюю свежесть.

На сосну, росшую напротив, сели два поползня. Теперь они наперегонки бегали по ее стволу, выискивая под корой мелких насекомых. Где-то в отдалении стучал дятел. В небе, тяжело махая крыльями, проплыли два ворона. Легкое облачко на миг затмило солнце и поплыло дальше. Оставляя за собой белую нить, высоко-высоко летел авиалайнер. Поползни, видимо, освоились, стали потихоньку посвистывать. Затем один вконец разошелся. Его трели понеслись над лагерем, раскинувшимся в горах.

Остро запахло тушенкой, разогреваемой на костре. Едва уловимо пахнуло паприкой, следом в воздухе потек ручеек аромата черного кофе. Бойцы прибывали к кострам, шумели. Птичьи трели становились едва уловимы. Людская суета заглушала их.

Сергею почему-то пришли в голову давние дни, когда ватага охотников отправлялась в поле. Лыжи, хрустящий снег, даль, искрящаяся под солнцем, березы, сверкающие серебром.

Ефимову невольно вспомнилась поэма «Пороша», прочитанная недавно.

Охота, осень, под ногами гончих

Земля сырая, пухлая земля.

А я один из тех… немногих… прочих…