– Хорошая?

– Не знаю… – Он опять потупился. – Чтоб ответить на ваш вопрос, я должен задать свой.

– Ну так задавайте! – нетерпеливо воскликнула Аня.

Петр еще несколько секунд молчал, хмуря брови, потом все же спросил:

– Вы действительно хотите знать правду о своем рождении?

– Конечно, но почему вы…

– Вы на самом деле мечтаете познакомиться со своей настоящей матерью?

– Значит, я права и Шура Железнова меня не рожала! – вырвалось у Ани.

В ответ на ее реплику он лишь дернул уголком губ, и было не ясно, что означала эта гримаса, то ли утверждение, то ли отрицание, то ли нетерпение. Скорее последнее, потому что Петр тут же продолжил допрос:

– Так вы уверены, что вам нужна правда? Даже если она будет горькой?

– Да что вы меня стращаете? – возмутилась Аня.

– Ответьте.

– Да, да, да! Я хочу знать правду, хочу познакомиться со своей настоящей матерью…

– И вы не подумали о том, что ваша настоящая мать может оказаться, например, преступницей? Или не совсем здоровым человеком, проще, инвалидом?

– С чего бы это?

– Вдруг Элеонора Георгиевна отказалась от дочери неспроста? Быть может, она решилась отдать ее на воспитание только после того, как узнала о ней что-то нелицеприятное…

– Что можно узнать нелицеприятное о новорожденном?

– Наверное, я неправильно выразился. Я хотел сказать, что Элеонора Георгиевна отказалась от своего ребенка, узнав, что он, например, неизлечимо болен, многие роженицы оставляют детей-инвалидов в роддомах…

– Вы знаете что-то конкретное? – осенило Аню. – Знаете, но боитесь мне сказать? Только я не поняла: преступница она или инвалид? А может, малолетняя наркоманка? Или маньячка?

– Не говорите глупостей!

– А вы перестаньте ходить вокруг да около! – вспылила она.

– Я должен быть уверен…

– Говорите! – почти приказала Аня.

И он подчинился:

– Кажется, я нашел незаконнорожденную дочь Элеоноры Георгиевны.

– Она в тюрьме?

– Нет, с чего вы взяли?

– Просто вы так долго меня готовили…

– Она не в тюрьме… не преступница и не наркоманка. Она инвалид.

– И где она живет?

– В подмосковном доме инвалидов.

– Что с ней?

– Я не имею представления, – честно признался Петр. – По телефону мне не стали объяснять… Но если мы поедем туда прямо сейчас, то узнаем через каких-то полтора-два часа…

– У нее ДЦП? – напряженно вглядываясь в лицо адвоката, спросила Аня, словно надеялась прочитать ответ в его глазах.

– Я сомневаюсь, что женщина, больная церебральным параличом, смогла бы родить…

– У нее нет рук? Ног? Глаз?

– Аня, если вы сейчас же не соберетесь, то мы никуда не поедем – на ночь глядя нас не примут, – с едва сдерживаемым раздражением заявил Петр.

– Я готова, – бросила она, срывая с вешалки пуховик. – Поехали.

Путь до первого этажа она преодолела за считаные секунды. Аня неслась по ступенькам так, что длинноногий Петр насилу за ней поспевал. И к машине Аня подскочила первая: когда адвокат еще только выходил из подъезда, она уже нетерпеливо припрыгивала около передней дверцы.

– Аня, когда я вас торопил, я не имел в виду, что вы должны нестись как на пожар, – осадил девушку Петр. – Спокойнее, пара минут нас не спасет…

Аня оставила его замечание без комментариев, молча села в машину, расположившись на сиденье, уткнулась взглядом в окно, давая понять, что к разговорам не расположена.

Всю дорогу они молчали, Петр пытался с Аней пообщаться, но на все его вопросы она отвечала односложно, иногда невпопад, так что он быстро отстал. Зачем терзать девушку, если она хочет побыть наедине со своими мыслями?

А мысли в Аниной голове носились с космической скоростью. Сначала она думала лишь о том, что время тянется очень медленно, и хотела побыстрее оказаться в доме инвалидов, потом начала волноваться, представив долгожданную встречу с матерью, она страшно боялась, что встреча эта не оправдает ее ожиданий. Нет, Аню нисколько не заботило, что мать окажется безрукой или слепой (в конце концов, у ее мачехи был полный «боекомплект» конечностей, и что толку?), гораздо больше ее пугало, что женщина, увидев ее, страшно разочаруется, ведь ничего особенно интересного Аня собой не представляет… Страшненькая, глуповатая, неуверенная в себе… Разве о таких детях мечтают родители?

…Когда они, наконец, подъехали к воротам интерната, Аня уже и не знала, стоило ли вообще сюда тащиться – за время пути она успела мысленно встретиться с мамой, разочаровать ее, сгореть со стыда и покончить жизнь самоубийством, отравившись снотворным.

– Ну что же вы? – спросил Петр, недоуменно глядя на вжавшуюся в сиденье клиентку. – Передумали?

– Нет, конечно, – не очень уверенно ответила Аня. – Просто собираюсь с духом…

– Соберетесь по дороге. Пойдемте.

И он первый вышел из машины.

Ане ничего не оставалось, как последовать за ним.

Интернат располагался на тихой улочке, ведущей к реке. Двухэтажное здание корпуса, обнесенное высоким забором, было очень красивым и старым, похоже, дореволюционным, скорее всего, когда-то в нем жил какой-нибудь помещик – уж очень строение напоминало усадьбу киношного Обломова. Дом был окружен высоченными деревьями: вековыми липами, тополями, каштанами, наверняка летом здесь просто чудесно.

Петр и Аня прошли по расчищенной дорожке к крыльцу корпуса. Поднялись на него, беспрепятственно вошли в холл. Он ничем не напоминал больничный, скорее гостиничный. И за стойкой сидела не старая грымза в застиранном халате, а симпатичная женщина среднего возраста, одетая в голубую униформу. В тот момент, когда Петр и Аня вошли, она оживленно болтала с другой дамой, постарше, что сидела в глубоком кресле под искусственной пальмой (вторая, в отличие от регистраторши, облачена была в обычный костюм фисташкового цвета, и Аня решила, что она тоже посетительница).

– Сейчас не приемные часы, извините, – вежливо сказала регистраторша, завидев приближающуюся к стойке парочку.

– Меня обещали принять, – не менее вежливо парировал Петр, – я звонил сегодня вашему директору…

Услышав эту фразу, женщина в костюме поднялась из кресла и направилась к ним.

– Здравствуйте, – приветливо поздоровалась она, внимательно глядя на Петра. – Это вы адвокат Моисеев?

– Да, я.

– Меня зовут Ольга Петровна, директор интерната господин Елшин поручил мне ознакомить вас…

– А сам господин Елшин не может с нами побеседовать?