– Женщины, подобные Полине, рожают здоровых детей? – задал Петр главный вопрос.

– На моей памяти таких случаев не было. Но мой друг по институту как-то рассказывал, что его соседка-инвалидка, у нее недоразвитые верхние конечности, проще, культи вместо рук, и смещенная нижняя челюсть, вышла замуж за дебила. Парень был сильно отсталым, даже не говорил, вот как наша Полинка, но до секса большой охотник. На этой почве и сошлись. В результате она забеременела. Друг мой, как прознал об этом (живут через стенку в панельном доме, услышал случайно ее разговор с матерью), тут же побежал к ней, чтобы уговорить сделать аборт. Прочитал целую лекцию, она баба не сильно глупая была, вроде поняла, согласилась с ним, но на следующий день ее и след простыл. Вернулась только через пять месяцев, когда живот на нос лез. Родила. Мой друг у нее роды принимал…

– И что, у таких родителей родился здоровый ребенок? – не поверил Петр.

– Конечно, нет. Урод уродом. Руки, как у матери, мозги, как у отца, родительница надеялась, что наоборот будет, но природу, мать нашу, не обманешь! Хотя история на этом не заканчивается. Вырос киндер-сюрприз этот, повзрослел. Исполнилось ему, то есть ей, девочка это была, шестнадцать. Созрела, значит. Ну и зарулила как-то в лесок с одним пареньком из подъезда. Ему тринадцать, но развитый не по годам, поспорил с дружками, что трахнет идиотку. Трахнул. Через девять месяцев девочка родила здорового пацана. Бабка не нарадуется… – Доктор широко улыбнулся, обнажив серые от никотина резцы и золотые коронки на коренных. – Вот такие бывают случаи, господа! Редко, но бывают…

– Ребенок вырастет полноценным? Как вы или я?

– Как мы – вряд ли: среднеобразовательную восьмилетку закончить он сможет, но институт… – Он поцокал языком. – Получать высшее образование – это, батенька, не в пузырьки пукать…

Он еще что-то говорил, перемежая свою речь то медицинскими терминами, то сленгом, а то и матерком, но Аня его больше не слышала. В ушах стоял странный гул, и зычный голос доктора превратился в звук заводящегося мотора. Гул нарастал, с каждой минутой становился громче, и Ане уже казалось, что ее засасывает в огромные лопасти взлетающего самолета…

Она покачнулась, судорожно ухватилась за что-то мягкое и теплое.

Издалека раздался знакомый голос:

– Аня, Аня, вам плохо?

Голос был тревожный, даже испуганный, но он тем не менее ее успокоил. И заставил невидимый самолет заглушить свои двигатели.

– Аня, сядьте, отдышитесь… Что с вами? – продолжал тревожиться знакомый голос, а то теплое и мягкое, за что она держалось, прикоснулось к ее лицу. – Доктор, сделайте что-нибудь…

В тот же миг что-то жесткое, шершавое больно ударило ее по лицу. Аня дернулась, ее голова резко ушла назад, в ушах зазвенело, но – удивительное дело – сознание прояснилось. Она уже явственно слышала слова, ощущала боль от удара (доктор, судя по всему, надавал ей по щекам), тепло от руки Петра, влагу слез и горечь от сознания собственной никчемности…

– Вот видите, – услышала она бодрый голос доктора. – Она уже пришла в себя, а вы «укольчик, укольчик»… Сейчас водички попьет, и все будет тип-топ… Хотите попить?

Аня вцепилась в руку Петра и так резко мотнула головой, что заплетенные в косу волосы больно хлестнули ее по шее.

– Не хотите водички, не надо. Пошли коньячку хряпнем. У меня есть отличный коньяк «Арарат»…

– Отвезите меня домой, – взмолилась Аня, еще сильнее стискивая Петину ладонь. – Пожалуйста…

Он кивнул, крепко обхватил ее свободной рукой за плечи и успокаивающе произнес:

– Не волнуйтесь, Анечка, мы уже уходим… – скупо улыбнулся доктору и бухгалтерше. – До свидания, господа. Всего хорошего.

– Вы узнали все, что хотели? – спросил доктор им вдогонку.

– Все, что хотели, – как эхо повторила Аня, первой перешагивая через порог палаты.

По коридору они шли молча, так же безмолвно спускались по лестнице, пересекали фойе. Но стоило им войти в заснеженный парк, как Аня заговорила:

– Можно вас попросить, Петр Алексеевич…

– Да, конечно…

– Никогда мне не напоминайте о ней. Никогда.

– О ком?

– О матери.

– Об Александре Железновой? – переспросил Петр.

Аня строго на него посмотрела и жестко, даже немного зло проговорила:

– Не надо ради меня строить из себя идиота. И вы, и я прекрасно знаем, что моя мать Полина Невинная.

– Вот этого мы и не знаем, – горячо воскликнул Петр. – У нас нет ни одного доказательства!

– Бросьте, Петр Алексеевич! – В ее голосе появились истеричные нотки. – Она моя мать! Эта дебилка, которая ходит под себя, моя мать!

– Я так не думаю, – упрямо заявил он.

– Час назад вы были уверены… – прошептала Аня, резко отворачиваясь, она не желала показывать ему своих слез, почему-то именно сейчас ей хотелось казаться сильной.

– Час назад я ничего не знал о ее диагнозе! Час назад я ее не видел! – воскликнул Петр и с силой развернул девушку к себе. – Аня, поймите, она не может быть вашей матерью…

– Вы разве не слышали историю, что рассказал доктор?

– Слышал, но это байка! Медицинская байка! У дебила не может родиться умственно полноценный ребенок…

– Спасибо вам, конечно, Петр Алексеевич, за комплимент, но с чего вы решили, что я умственно полноценная?

– Господи, что за бред?! – прорычал Петр. – А какая же вы? Вы разве не умеете читать или писать? Вы не понимаете, что хорошо, а что плохо? Или, быть может, ходите под себя?

Она горько улыбнулась и, собрав с ветки горстку снега, приложила к разгоряченным щекам.

– Я не хожу под себя, но я сикалась до двенадцати лет. В школу пошла восьмилетней, потому что была глуповатой. До третьего класса числилась худшей ученицей в классе, учительница постоянно говорила, что по мне интернат плачет. Потом я подтянулась, даже окончила школу без троек, в техникум поступила и год там проучилась, но умнее не стала. Многих вещей я не понимаю, точные науки мне не даются – таблицу умножения, например, я так и не смогла выучить. Я работала во многих местах, но нигде подолгу не задерживалась. У меня нет способностей, зато есть склонность к депрессиям и суициду… – Аня резко замолчала, втянула носом воздух, тут же с шумом выдохнула, потом тихо добавила: – Теперь вы понимаете, что полноценным человеком меня вряд ли назовешь…

Петр открыл рот, чтобы возразить, и возражений у него было предостаточно, судя по его решительно сдвинутым бровям, но Аня не дала ему произнести ни слова.

– Ничего не говорите, – сказала она строго. – Не надо. Просто никогда мне о НЕЙ не напоминайте. Тогда, быть может, я и сама о ней забуду… А теперь пойдемте к машине, я продрогла.

Елена нервно поправила волосы, припудрила лицо, похлопала себя по щекам (для появления естественного румянца) и заискивающе улыбнулась своему отражению. Словно спрашивая у него: «Ну как?» Отражение бесстрастно отвечало: «Кошмар!» Лицо напряженное, глаза напуганные, а рот перекошен, будто у нее зуб болит. Нет, не так должна выглядеть уверенная в себе женщина. Совсем не так!