– Была бы жива Роза, было бы легче, – сказала баба Дуся. – Одна – нет, я не справлюсь. Скажи, что болею. Не соврешь. Мне ж вставать надо, за стол садиться, памперс лишний опять же ж. Ты знаешь, сколько мои памперсы стоят? Это же никакой пенсии не хватит! Спасибо, Сережа привез много, несколько упаковок. Но я их экономлю. Мало ли, на что пригодятся. Сережа меня опять в больницу свозил – не стали они мои глаза брать. Врачей послушать, так мне два понедельника осталось. А может, я эти два понедельника зрячей хочу быть! Может, я могилу Розы хочу увидеть! – Бабуля вытерла платком глаза. И Петя вспомнил, что этот платок – бабы Розы. Точно ее – с вышитой буквой «Р».

– Ты приедешь на свадьбу? – спросил Петя.

– Буду жива – приеду. Если тебе нужно будет – из могилы встану и приеду. И Розу с собой позову. Она любит эти сборища. Ногти накрасит, нарядится… А я не люблю. Душно мне и скучно. И от людей устаю. Но ради тебя и Розы поеду. Лишь бы ты жил спокойно и хорошо.

– А папа?

– Папа? Какой папа? Он же умер давно, царствие ему небесное! Ты, Сереженька, заезжай почаще. И жене своей скажи, чтобы Петю не обижала. Как ты женщину сразу определишь, так и будет. Никто ж не требует, чтобы она любила Петю, пусть только доброй к нему будет.

Петя понял, что баба Дуся опять ушла в свой мир, где была жива сватья, где он был ее любимым зятем, который приехал повидать сына.

Надо отдать должное Сергею – что бы ни происходило в жизни, к Евдокии Степановне он приезжал регулярно. И действительно, памперсы привозил, и в больницу отвозил на консультации, и договаривался с Сашкиным отцом, чтобы траву покосил и крышу подлатал.

* * *

После рождения дочек-погодок Сергей переключился на девочек, ушел в них с головой, душой, сердцем, оставив от прошлой жизни только два обязательства – заботу о теще и алименты на Петю, которые выдавал ему лично в руки, в конвертах.

Конверты Пете особенно нравились – он их коллекционировал. Кто-то из мальчишек коллекционировал монеты, а Петя – марки и отцовские конверты, которые представляли для него бо́льшую ценность, чем их содержимое. Деньги Петя отдавал бабушкам. Конверты же складывал в особую папку. По ним он мог узнать о перемещениях отца, в каких командировках тот побывал – конверты попадались из гостиниц. Иногда доставались поздравительные – от разных людей или организаций. Бумага тоже была разной – то шершавой, то коричневой, то глянцево-белой. Несколько раз Петя собирался выбросить папку, но рука не поднималась. В этом он был похож на бабу Дусю, которая хранила вещи и цеплялась за них, пока были силы.

Петя не спрашивал, почему отец передает деньги ему лично, а не отдает бабушкам, например. Его это не интересовало. Он не знал даже суммы, которую отец выдает на его содержание. Не было у него и ревности к отцу, когда тот в редких телефонных разговорах – с упоением, брызгая слюной от восторга, рассказывал Пете о том, какое это счастье – стать отцом девочек. А уж тем более двух! Это же совсем другие чувства! Не то что с Петей!

Пете нравилось, что отец считает его взрослым и разговаривает с ним на равных. Но он не знал, как реагировать на рассказы о сестрах – ему было все равно. Даже слово «сестра» казалось ему не очень понятным и уж тем более не близким. Сестры были условными, точнее сводными, Петя встречался с ними только потому, что на этом настаивал отец. Тетя Марина перестала «быть с ним доброй» – в его визитах она видела только дополнительную нагрузку: надо встать, приготовить ужин, поставить тарелки, помыть, убрать. А еще дочки. И Петя прекрасно чувствовал, что его стали «терпеть». Постепенно его поездки к отцу свелись на нет сами собой. То девочки болели, естественно, дружно, то Петя ходил с простудой и мог заразить малышек, то плохо себя чувствовала тетя Марина, то Сергея сражал кишечный грипп. Предлоги не нужно было и искать – к облегчению Пети, который решил для себя, что тот отец, который отец, сын любимой бабы Розы, – это один человек. А вот этот мужчина, который пополняет его коллекцию конвертов, – другой. И когда Петя разделил у себя в голове этих мужчин, ему даже стало легче. И он уже без раздражения слушал рассказы о том, как его сестры одна за другой переболели ветрянкой, как Сергей заразился от маленького Пети свинкой и болел очень тяжело. Петя даже передавал пожелания скорейшего выздоровления тете Марине, которая слегла с низким давлением.

– Забей, – наставлял его Сашка. И Петя, как мог, «забивал».

Опять же благодаря Сашке Петя научился подворовывать, хотя Сашка убедил его в том, что это не воровство.

– Дурак! Вот бы мне так! – хмыкнул Сашка, когда Петя рассказал ему о новом необычном конверте с гербом, в котором отец передал алименты.

– Почему – дурак? – обиделся Петя, расстроившись, что друг не оценил новый экземпляр в его коллекции – конверт из Тулы, откуда, по всей видимости, недавно вернулся отец.

– Он дает деньги – правильно? – учил Сашка. – На тебя, правильно? Так возьми себе мелкую бумажку, никто и не заметит. А если спросят, то скажешь, что так и было. Все же знают, что тебе деньги до фонаря. Никто на тебя и не подумает. Решат, что батя твой недоложил. Так пользуйся. Скопи и купи что хочешь. Или трать сам. Если не сможешь, я твои бабки быстро найду, куда деть! – хохотнул Сашка.

Петя промолчал. Он как раз думал о том, что хотел бы, чтобы у него было, как у Сашки – с вечно пьяным, но безотказным дядькой, заполошной, скандальной, но доброй мамой и отцом, который мог отвесить подзатыльник, а потом дать покататься на машине. Настоящей. «Шестерке». И за руль посадить. Орать матом, что путает педали, но учить. Петя очень хотел, чтобы у него были такие же родители. И пусть они скандалят, вопят на всю деревню, но будут вместе.

Петя решился и вытащил из конверта самую мелкую купюру, как учил Сашка. Его накрыли такая паника, страх и стыд, что неожиданно появилась диарея. Баба Дуся сначала грешила на недостаточно спелые сливы, потом на воду из колодца, потом на масло, которое горчило. Петя сидел в туалете, худел на глазах, отказывался от еды и невыносимо страдал. Баба Дуся, перепугавшись не на шутку, позвонила сватье и «во всем призналась» – и про зеленые еще сливы рассказала, и про воду, которая стала попахивать, и даже про масло, купленное по бросовой цене. Роза Герасимовна приехала и забрала Петю в город на обследование. Евдокия Степановна не находила себе места – довела ребенка до кровавого поноса! И не спала, вспоминая, что такого съел внук, чего не ела она. И Розе сказала:

– Да ведь мы одинаковое с ним ели и пили!

– Сравнили! Он еще ребенок! – прокричала возмущенно Роза Герасимовна.

– Да я ж и траву ему заваривала, и марганцовкой желудок промывала! – оправдывалась Евдокия Степановна.

– Опять вы самолечением занимались! – еще больше возмутилась Роза Герасимовна.

Петя, страдая в туалете, слышал, как ругаются бабушки, и ему становилось только хуже. Он-то прекрасно знал, отчего у него случился приступ с животом – он стал вором, украл деньги. И теперь ему никогда не будет веры. Лучше уж из туалета совсем не выходить.