Роза Герасимовна вообще была пессимисткой по сравнению с Евдокией Степановной.

– Плохо? Это еще не плохо. Завтра будет хуже, и ты поймешь, что сегодня – еще очень даже ничего, – говорила баба Роза внуку. Это относилось практически ко всему – прогнозу погоды, ценам в магазине, сообщениям в новостях или очередной Петиной хвори.

– Дай бог, чтобы завтра было хотя бы не хуже, – говорила баба Дуся, которая считалась оптимисткой.

Петя рос с сознанием того, что сегодняшние проблемы – сущая ерунда по сравнению с теми, которые может принести день грядущий. Ни в какие светлые перспективы бабушки не верили. И даже увеличение алиментов, поразмыслив и взвесив все «за» и «против», сочли дурным знаком, не сулившим ничего хорошего в будущем. Баба Дуся закупила манки, гречки, перловки и картошки, как будто завтра ожидалось закрытие всех магазинов. Баба Роза купила сандалии «на вырост ноги» и новую кровать для Пети в город – в своей старой, еще детской, он помещался только скрючившись. А если вытягивался в полный рост, то ступни свисали с края.

Через месяц Петя, пересчитав содержимое очередного конверта, признал, что бабушки знали, о чем говорили и о чем предупреждали, – денег оказалось даже меньше, чем во все предыдущие месяцы.

Баба Роза позвонила сыну и стоически промолчала весь разговор, слушая объяснения Сергея. Петя, отправленный спать в восемь часов вечера – бабушка была так расстроена, что даже на часы не посмотрела, естественно, слышал все обсуждение на кухне, где устоялся запах валокордина.

– Марина была против увеличения алиментов, – объясняла потом Роза Герасимовна сватье, запивая валокордин настойкой на облепихе, которую выставила на стол баба Дуся. – Ее можно понять. У нее двое маленьких детей на руках. Сергей сказал, что ему пришлось отказаться от нескольких часов в институте из-за перенесенной по вине Пети свинки, которая дала последствия.

– Маринка эта могла бы оторвать задницу и пойти работать. А Сергей пусть берет взятки, и всем будет хватать, – заявила баба Дуся, наливая и себе полную стопку.

– Вы, конечно, правы, – отозвалась баба Роза. – Как это сразу не пришло мне в голову? Я так растерялась и расстроилась, что просто не нашлась, что сказать. Может, перезвонить, и вы с ним поговорите? Вы лучше меня все объясните.

– Нет, не буду, – заявила баба Дуся. – Сорвусь, нахамлю. А кто мне кефир будет в старости возить? Не, мне с Сережей дружить надо.

Баба Дуся уже тогда была прорицательницей и знала, что с зятем отношения портить не стоит.

– Может, поговорить с Мариной? – советовалась баба Роза.

– Да что с ней разговаривать? Только нервы трепать. Что ей мы и Петька? Обуза.

– Мне она казалась доброй женщиной.

– Все мы добрые, пока нашего не трогают, – ответила баба Дуся.

– Но надо же что-то делать!

– Ничего. Проживем. Сергей – он совестливый. Сам так себя изъест, что нам и делать ничего не придется. Надо набраться терпения.

– Но ведь он должен понимать, что Петя растет, что ему нужны новые вещи, я уже не говорю о других нуждах.

– Ничего он нам не должен. Его ночная кукушка нас уж точно перекукует.

– Но ведь мы не для себя просим! Для внука! Я крайне, крайне разочарована Сергеем. И ведь ничего нельзя поделать! Вот что меня убивает! Остается только сидеть и ждать, пока, как вы говорите, его совесть замучает. А если не замучает? Что тогда будет с Петечкой? Нет, я сейчас же перезвоню сыну и поговорю с ним уже в другом тоне!

– Ох, Роза, ты же знаешь, что ничего хорошего из этого не выйдет, – баба Дуся опять перешла на «ты». – Мужики ведь они простые, как три копейки. Ты с ними по-хорошему, на жалость бьешь, спасибо говоришь, они тебе и больше дадут. А воевать начнешь, так и положенной копейки не дождешься. Они ж как щенки блохастые – пока им пузо чешешь, так они ластятся, а как носом ткнешь в их собственное говно, так и тяпнут за ногу.

Баба Дуся со своим крепким крестьянским умом опять оказалась права. Сергея замучила совесть, и спустя еще два месяца он рассчитался с бабулями по алиментным долгам. Взятки брать Сергей не стал, но репетиторством занялся. Судя по всему, Марина была не в курсе того, что «алиментные» конверты вернулись к прежнему объему.

Сейчас Петя понимал, что бабушки обеспечили ему счастливое детство. Настолько счастливое и беззаботное, что оставалось только удивляться. А уж чего это им стоило – тут уж никто не знает, кроме них самих.

Удивительно, но Роза Герасимовна не виделась с собственными внучками. Все-таки они для нее были такими же родными, как и Петя. Но бабушка, «сделав визит знакомства» – первый и последний, со всей изобретательностью, вежливостью и соблюдением приличий отказывалась от новых встреч. Хотя Сергей и звал, и предлагал, и приглашал. Роза Герасимовна неизменно сказывалась больной и занятой.

Петя услышал, что бабе Розе девочки не понравились – они были похожи на мать, на Марину, которая, о ужас, за столом спросила у дочки:

– Все? Накушалась?

Роза Герасимовна, запивая домашнюю рябиновку сватьи валокордином и валокордин рябиновкой, смеялась и плакала:

– Я ей говорю, что «накушалась» можно употреблять только в значении «напился водки». А она меня не понимает! Я ей говорю, что есть прекрасные синонимы – «насытилась», «сыта», а «кушать» допустимо, только если речь идет о младенцах! А она меня не понимает! И девочки! У них простые детские глаза без всякого выражения! Вообще без выражения! Круглые глазенки. Как Сергей этого не замечает? Они ведь вообще ни о чем не думают! Там даже мысль не шевелится! И совершенно лишены чувства юмора, как и их мать. А ведь юмор – это признак интеллекта! Хоть какого-то намека на разум!

– Ну что ты придираешься? – Баба Дуся подливала сватье рябиновки и капала щедрую порцию капель. – Я тоже неправильно говорю. И садить, и ло́жить.

– Но ты же не говоришь – «накушалась»!

Баба Дуся хохотала, и баба Роза смеялась, утирая слезы, поперхнувшись рябиновкой.

Петя же понял, что отца он должен делить с тетей Мариной, со сводными сестрами, а бабушек он не должен делить ни с кем. Они его, и только его. И тоже расплакался, лежа в кровати. От счастья, от гордости, от осознания того, что баба Роза выбрала его. Он был рад, что отомстил отцу и сестрам. Был счастлив, что баба Роза назвала сестер тупыми. Значит, его она считала умным.

Впрочем, по бабе Розе было сложно понять – кого она любит, а кого нет. Вот с бабой Дусей было все понятно. Хотя тоже относительно. Петю всегда интересовала тема любви-нелюбви. Он даже пытался обсудить ее с Сашкой, но тот не понял.

– Если с бабой, то понятно. Если дает, значит, любит.

– А если с родными?

Сашка пожал плечами. Родня, с его точки зрения, не должна любить. А вот защищать – обязана. Петя мечтал, чтобы его тоже так любили – защищали, как Сашку. Во всяком случае, когда у Пети в школе возникали проблемы, баба Роза всегда винила внука и слушалась учительницу, верила каждому ее слову. Роза Герасимовна даже не разбиралась – кто прав, кто виноват, безоговорочно принимая вину на себя, то есть на Петю. Зато Сашкина мама за сына готова была «перегрызть горло» любому. Так Сашка говорил, с гордостью: «Мать чуть горло не перегрызла».