– Ты пионер или кто? – вожатка надвигалась на Гельбича, и тот пятился. – Ты помнишь, что такое ответственность?

– Какая ещё ответственность?!

– У нас на Родительский день матч с третьим отрядом, – спокойно сказал Лёва. – А тебя главным нападающим сделали. Как играть без тебя?

– Не хочу я! – взвыл Гельбич.

– Маленький, что ли? – ломила Ирина Михайловна. – Хочу – не хочу! Знаешь такое слово – «надо»? Не выпендривайся! Не позорь товарищей!

– Всё, пойдём, – скомандовал Лёва. – Будь сознательным.

Гельбич готов был разрыдаться от безысходности.

– Не заставляй меня твоим родителям рассказывать, какой ты, – добила его Ирина Михайловна и, оглянувшись, уронила Валерке: – И ты, Лагунов, собирайся обратно. Тебе вообще нельзя отряд покидать.

Валерка покосился на Анастасийку. Анастасийка листала песенник.

Неимоверный внутренний объём велотрека в Крылатском не вмещался в объектив телекамеры целиком, и оператор показывал только отдельные фрагменты гоночной трассы. Широкая дорожка была проложена с наклоном к эллиптической арене; на длинных сторонах эллипса наклон был пологим, а на виражах – крутым. В спринте велосипедисты соревновались парами. Два гонщика – синий и красный – неслись по трассе друг за другом. Велосипеды у них были тонкие-тонкие, будто из стальной паутины, а колёса на скорости казались прозрачными. На белых шлемах блестели отражения прожекторов.

На большом развороте синий гонщик взмыл вверх, на вздыбленный край дорожки, а красный гонщик, летевший за ним колесо в колесо, вдруг быстро скользнул вниз и ловко опередил соперника. Красный втопил и помчался изо всех сил, а синий кинулся вдогонку, надеясь вернуть лидерство; он привстал на педалях, задрав зад, и завис всем телом над круторогим рулём.

– При выходе на последний, третий круг Сергей Копылов стремительно ускорился и обошёл Антона Ткача, – диктор рассказывал спокойно, хорошо поставленным голосом, и создавалось ощущение, что коллизия на велотреке давно отрепетирована и сыграна много раз: не о чем волноваться.

А Игорь подумал, что в борьбе за девушку сам он вот так же внезапно обогнал Плоткина. Но будет ли финиш победой? В отличие от велогонщиков, Игорь не знал заранее, что участвует в состязании. Знал – не состязался бы.

На веранде Иеронова перед телевизором сидели человек пятнадцать – вожатые и старшие пионеры. Вечерние телесеансы Олимпиады стали делом привычным, и Серп Иваныч даже повесил на окна толстые шторы, чтобы затемнять помещение от закатного солнца. Зрители тихо переговаривались, обмениваясь впечатлениями, а Серп Иваныч неслышно появлялся то справа, то слева и заботливо поправлял светомаскировку, а потом усаживался на своё место в последнем ряду. Ему нравилось, что в его дом приходит молодёжь.

Вероника была рядом с Игорем, плечом к плечу, но сегодня Игорь не протянул руку и не обнял её за талию, хотя очень хотелось. Игоря мучили сомнения, посеянные Свистухой. Он не знал, как ему быть.

– Ты чего такой мрачный? – не поворачивая головы, спросила Вероника.

Лучше всего, конечно, не начинать этот разговор, не поднимать тему. Ну, позабавились на летней практике – и разбежались в разные стороны, когда практика закончилась. Что-то вроде курортного романа. Однако Игорь не желал разбегаться, не желал терять Веронику. А для продолжения отношений требовалось выяснить положение вещей. И это было трудно.

– Почему ты не сказала мне про Плоткина? – еле выговорил Игорь.

Вероника помолчала.

– А, ну поня-а-атно… – с издёвкой протянула она.

Оправдываться было не в её характере.

– Почему? – настойчиво повторил Игорь.

По велотреку опять летели два гонщика: снова синий и красный. Камера следила за ними. На экране мелькали счетверённые батареи прожекторов, лица болельщиков, жёлтые фигуры судей. Синий велосипедист держался первым, но позиции лидера и аутсайдера сейчас ничего ещё не значили. Всё решит бешеный спурт на финальном круге.

Душу Игоря выкручивала ревность. Конечно, Игорь не забыл, как Саша с благородством отчеканил, что с невестой у него ничего нет: связь до брака – аморальна. Молодец, Сашок! Но это заявление не остужало ревности. Потому что не важно, с кем Вероника переспит, важно – кто для неё лучший. Впрочем, если бы у Вероники с Сашей была близость, Игорь тотчас оборвал бы все отношения – он не будет отбивать невесту у жениха, он же не подлец.

– Я не сказала тебе, потому что мне на Сашу Плоткина плевать, – почти беззвучно произнесла Вероника.

Она не поворачивалась к Игорю. Игорь глядел на её твердый профиль. По лицу Вероники бегали синие и красные отсветы телевизора. И от тихих, беспощадных слов своей девушки Игорь не испытал никакого облегчения.

– Как это – плевать? Он ведь живой человек!

– Ну и что? – усмехнулась Вероника. – А я – не живой человек? Разве Плоткин меня спрашивал, хочу ли я быть его женой?

– Как не спрашивал? – изумился Игорь.

– Сашенька Плоткин – чудо-ребёнок. Его с детства в жопу целовали. У него просто в башке не укладывается, что девушка может отказаться выйти за него замуж. Короче, это не я, а он постановил, что мы поженимся. А все вокруг и поверили, ведь это же Сашенька Плоткин, такая прекрасная партия! Но я ничего ему не обещала. Если он не допетривает – значит, сам дурак.

Перед Вероникой сидели тёзки Максим и Кирилл, вожатые. Максим оглянулся и возмущённо прошептал:

– Кончайте там бормотать, смотреть мешаете!

Игорь уже открыл рот, чтобы упрекнуть Веронику – мол, надо было всё объяснить Саше, но промолчал. Ситуация понятна. Да, Веронике следовало отшить Плоткина, – а что потом? А потом ничего хорошего. Золотой мальчик мог обидеться и нажаловаться родителям, и строптивая студентка птицей бы вылетела из института, дабы не действовать травмированному юноше на нервы. Так что Веронике проще было всё спускать на тормозах: потихоньку расшатывать планы Сашеньки, ожидая, когда тот сам от них откажется.

В груди у Игоря запекло от сочувствия к Веронике.

– Выдающихся результатов на Двадцать вторых летних Олимпийских играх добился ленинградский гимнаст Александр Дитятин, воспитанник спортивного общества «Динамо»! – сообщил диктор в телевизоре.

Игорь смотрел в экран. Мускулистый атлет с героическим лицом творил какие-то чудеса: он словно бы без всяких усилий одним пружинистым прыжком взмывал с голубого помоста в воздух и переворачивался через голову; он фантастически вертелся над конём, растопырив ноги как ножницы; он крутил обороты на турниках и перелетал с перекладины на перекладину – так у жонглёра вращающиеся кольца бегают с руки на руку. Казалось, что для этого спортсмена отключили земное притяжение, и он, точно космонавт, парит в невесомости, отталкиваясь от невидимых опор, красиво изгибается и раскидывает руки в кульбитах высшего пилотажа.