— Лина…

— Поздравляю, — выдавливаю из себя.

— Зайди, — просит он.

— Если это не по работе, то не стоит, — не могу сейчас с ним говорить. Не могу. Смотрю в экран монитора, но не вижу ни буквы.

Давид стоит и не уходит, а я из последних сил держусь, чтоб не разреветься.

— Лин, пожалуйста, посмотри на меня, — мотаю головой. Не могу, не могу я на него посмотреть. Знаю точно, подниму глаза и разревусь. Я боюсь. Боюсь увидеть радость от услышанной новости или тоску, потому что он понимает, что "нас" уже нет.

— Пожалуйста, — умоляю его уйти, и он уходит.

А я больше не выдерживаю. Подрываюсь, убегаю в туалет. Закрываю двери и тихо рыдаю, прикусываю кулак, чтобы не рыдать в голос. Сколько прошло времени, понятия не имею, кто-то дёргает за ручку с той стороны, отрезвляя меня. Умываюсь холодной водой, смотреть в зеркало страшно.

Выхожу и надеюсь, что не застану Давида, ожидающего меня в приёмной. Никого. Выдыхаю. Заглядываю в органайзер, у него встреча с Борисом Васильевичем, это надолго.

Считаю минуты до окончания рабочего дня, но они, как назло, тянутся очень медленно. Без десяти шесть, выключаю компьютер, быстро переодеваюсь и убегаю, словно за мной гоняться.

Забираю Тигрёнка. Он выучил новый стишок про осень и рассказал его уже раз пятый, а я даже похвалить не могу. Держусь, чтобы не разреветься прямо в маршрутке.

— А в магазин пойдём?

— Нет, сынок, давай домой.

На улице так же, как и у меня внутри, холодно, сыро, темно и противно.

Его машину во дворе замечаю сразу, она очень выделяется среди местных и пока её не заметил Тигран, разворачиваю его к себе.

— А пошли в кафе.

— В кафе?

— Да, хочешь мороженого?

— Да, — улыбаться Тигрёнок и мы идём в единственное кафе в нашем райончике.

Заказываю мороженое сыну и себе кофе. Тигран что-то рассказывает, стараюсь улыбаться, переключиться.

На часах пол девятого. Тиграну уже скучно, и он хочет домой. Телефон без звука лежит экраном вверх, на нём отражается шестнадцать не отвеченных звонков от Давида. Экран снова загорается — мама. Беру трубку.

— Да, мам, -

— Привет, как дела? Чем занимаетесь?

— Нормально, решили в кафе зайти. Мороженое едим.

— А что-то случилось? Что с голосом?

— Всё хорошо, мам, просто устала.

— Тогда не буду вам мешать, отдыхайте. Тиграну буську передавай.

— Обязательно. Тигран, бабушка передаёт тебе буську, — обращаюсь к сыну.

— И я ей миллионы тысяч передаю.

— Слышала? — уточняю у мамы.

— Слышала. Ладно, доченька, созвонимся.

Надо идти домой, помогаю одеться сыну, и мы уходим. Иду медленно, присматриваюсь, но машины Давида не замечаю. Устал ждать? Сдался? Глупость, какая разница? Я же хотела, чтобы его не было. Его нет, радуйся, но радоваться не получается.

— А блинчики? — спрашивает Тигран, когда я подаю макароны с сосиской на поздний ужин.

— Не сегодня, сынок. Поздно уже.

— А почему Давид не приехал?

— Он занят.

— А завтра приедет?

— А когда?

— Я не знаю.

— А я уже могу называть его папой? — он словно выдирает из меня душу, этим невинным вопросом.

Горло сдавливает тисками, трудно сделать вдох и сдержать слёзы уже невозможно. Отворачиваюсь, чтобы сын не заметил.

— Он обещал мне машину на пульте, — продолжает Тигрёнок, жуя сосиску. — А ещё робота и нёрфер.

Давид каждые выходные дарил ему новую игрушку, почти все они остались там у него в квартире. Пытаюсь проглотить ком, что стоит в горле. Как объяснить, что не будет ни робота, ни нёрфера, ни самого Давида. Прошу его не болтать, пока он кушает. Потому что, не знаю, что отвечать.

Телефон снова оповещает о входящем звонке, переворачиваю экраном вниз, не в силах смотреть на улыбающегося мужчину.

После ужина укладываю Тигрёнка спать. Только сейчас становится ещё хуже. Теперь никто не отвлекает от противных мыслей, что лезут в голову, травят душу, перемалывают кости, делая больно так, что дышать сложно.

Смотрю на телефон. Там висит сообщение.

"Открой."

На цыпочках, задержав дыхание, чтобы меня не услышали, иду в прихожую, смотрю в глазок.

Давид, упиревшись руками о дверь, стоит с опущенной головой.

— Лина, — стоит мне на него посмотреть, говорит он. — Лина, я слышу тебя. Открой, пожалуйста, — его голос, приглушенный преградой, все такой же родной.

Он смотрит в глазок, точно зная, что я сейчас смотрю на него. Ему плохо я вижу, но сейчас мне нужно побыть одной. Пережить эту мясорубку, прийти к какому-то решению. Самой.

— Лина, — снова просит Давид.

Беру телефон, пишу ему сообщение.

"Мне нужно побыть одной. Уходи."

"Давай поговорим. Милая, Ангел мой, не исчезай. Открой. Прошу."

Тут же приходит сообщение от Давида.

ДАВИД

Я приезжаю по нужному адресу, нахожу нужную дверь и жму на звонок. Дверь открывает женщина с таким же вздёрнутым носом как у обеих сестёр.

— Лина у Вас? — задаю вопрос и сразу бросаю взгляд на обувь в прихожей и понимаю, детской обуви нет.

— Здравствуйте. Нет. А Вы кто?

— Я Давид. Я ищу Лину. Вы можете ей позвонить.

— А Вы?

— Она трубку не берёт, — признаюсь я.

Женщина уходит и возвращается с телефоном. Набирает Лину и включает громкую связь. Я слушаю их разговор, почти не дышу. Когда говорит Тигрёнок, мне становится ещё больнее. Я подвёл не только Лину, но и мальчишку, которого уже считаю своим. Отключив звонок, женщина спрашивает:

— Может объясните, что происходит?

— Обязательно, но сейчас, мне нужно её найти.

Ухожу. Если они в кафе, значит скоро будут дома. Когда добираюсь до уже такого родного двора, сразу замечаю свет в кухонном окне её квартиры. В домофон не звоню, знаю, она мне не откроет. Почти пятнадцать минут провёл под подъездом, прежде чем попасть в него, когда какой-то собаковод вывел на прогулку своего питомца. Снова звоню, но Лина так и не отвечает.

Звонить в дверь не решаюсь, по времени Тигрёнок должен уже быть в кровати. Пишу сообщение и жду.

Я потерялся во времени, но, когда услышал лёгкий шорох за дверью понял, что мое сообщение прочитано.

— Лина, — выдыхаю с облегчением.