нормальности этого мира.

Но в памяти сотового не сохранилось ни сообщения, ни пропущенного вызова. А если она позвонит оператору, то ей, конечно, ответят, что звонков и сообщений на ее номер за последний час не было.

Что это должно означать?

Шура не знала. Она бессильно опустилась в кресло. Боль была такой силы, что попытки обдумать происходящее вызывали новую мучительную волну. Александра сидела и ждала, молясь, чтобы приступ поскорее прошел или стал чуть слабее, чтобы у нее получилось хотя бы задремать.

Телефонный звонок прозвучал над ухом, словно выстрел, и она вскинулась: Андрей?! Однако через секунду Шура сообразила, что никакой это не звонок, а сигнал будильника.

Перед глазами плыло, по темени будто лупили колотушкой. Вглядываясь в экран, Шура поначалу ничего не могла рассмотреть. А когда разглядела, даже о боли позабыла: часы показывали семь утра!

Неужели прошла целая ночь?

Александре казалось, что минуло не более получаса с того момента, как она села в кресло… Или она все же заснула, сама того не заметив?

Но Шура не чувствовала себя выспавшейся или хоть немного отдохнувшей. И боль все та же, и усталость… Неведомые силы отняли у нее несколько часов.

«Смотри, так и жизнь отберут, не углядишь!»

Александра с трудом поднялась на ноги. Никогда в жизни она не казалась себе такой старой, беспомощной развалиной, как в эти минуты; никогда не чувствовала себя такой несчастной и одинокой.

«То, что с тобой случится, будет хуже смерти», – вспомнила Шура и заплакала, больше не в состоянии совладать с собой.

Глава двадцать четвертая

Шура уговаривала его бросить все, уехать, забыть про Варварин остров, и Давыдов испытывал при этом двоякие чувства. С одной стороны, хотелось поддаться на уговоры, прислушаться к голосу разума, попробовать вернуться к привычной жизни (Александра уже и работу ему нашла). Во имя чего оставаться?

С другой стороны, Андрей понимал: уже слишком поздно. Не получится ничего, он и Варварин остров связаны, некуда бежать.

Голос Шуры звучал все громче, все сердитее, а потом внезапно смолк. Беседа оборвалось на полуслове: связь прервалась. Шура никогда не бросала трубку, не имела такой привычки, всегда завершала разговор, даже если им случалось ссориться. Выходит, какие-то проблемы у сотового оператора.

– Алло! Шура! Ты слышишь? – для порядка спросил Андрей. Конечно, не слышит.

Отведя телефон от уха, он подумал, что вместе с голосом Шуры отдалились от него, исчезли и прочие приметы нормальности. Теперь его окружают только вода, наступающая ночь, темнота и то, что она с собою несет.

До боли захотелось оказаться подальше отсюда, рядом с Александрой, и он набрал ее номер, зная, что это бесполезно. В трубке захрипело, заворчало, а потом пошел гудок – ровный, но очень тихий.

– Слушаю, – раздалось через несколько секунд.

Голос Шуры звучал устало и раздраженно, она была недовольна, что ее побеспокоили. Все-таки сама сбросила звонок, запоздало подумалось Андрею.

– Нас разъединили, – извиняющимся тоном проговорил он. – Договорить не успели.

– Знаешь, у меня голова разболелась, – ответила она. – Но что тут договаривать? Я все, что хотела, сказала. – Шура помолчала, видимо, подбирая слова. – И, если уж начистоту, больше к этой теме возвращаться не хочу. Я не спала прошлой ночью и думала: вся моя жизнь вращается вокруг твоей. Твои карьерные взлеты и падения. Твои творческие потуги и муки. Твои проблемы с твоей стервой-женой, которую ты предпочел мне. – Теперь она говорила громко, почти кричала ему в ухо. – Теперь вот твои приключения на острове. Я всего лишь приложение к тебе! «Шурик, найди то, Шурик, почитай се». Помоги, выслушай, посмейся над моими шутками, подкинь идею! Только мне давно пора жить своей жизнью, как бы банально это ни звучало. А ты для разнообразия попробуй-ка реши свои проблемы сам и отстань от меня. Сам думай, жить на острове или уехать, меня только не приплетай.

Ярость в ее голосе ошеломила Давыдова. Он не подозревал, что Шура зла на него.

– Ты никогда не давала мне понять…

– Это ты никогда не давал себе труда задуматься, – парировала она. – Смотришь на меня, как на… Дружба, конечно же! Шурик годится только на то, чтобы дружить, чтобы плакаться ей в жилетку.

Как она сказала? Ее оскорбило то, что он смотрит на нее, как на друга, а ей нужно большее? Но они никогда не говорили об этом, даже не думали…

«Думали, ясное дело. И ты, и она. Нечего лицемерить».

– Шура, выслушай меня, прошу тебя.

– Наслушалась, накушалась, – отрубила она. – Хватит с меня. Больше не звони, сделай одолжение.

Снова тишина в трубке. И коротких гудков нет, вместо них – огромная, ширящаяся, становящаяся все больше, каменно-молчащая пустота.

И в эфире, и в сердце.

Давыдов не мог понять, что все закончилось, что Шуры (надежной, постоянной и вечной, как смена времен года) теперь нет в его жизни. Твердая опора под ногами превратилась в зыбучие пески, в топь, и его затягивало, засасывало. Не выберешься, некому подать руку.

«Это ошибка. Недоразумение. Она вовсе этого не думает, так быть не может, не должно!» – стукнулось в виски, и Андрей, повинуясь порыву, снова поднес телефон к глазам, собираясь перезвонить Шуре. Надо поговорить по-человечески, объяснить ей…

Странно.

Его недавний звонок Шуре пропал. Андрей повозил пальцами по экрану, поискал, но так и не обнаружил его. Разговор исчез из памяти телефона: после того, как их разъединили, исходящих звонков зафиксировано не было.

«Не приснилось же мне! Мы говорили, это точно. Тогда почему…»

Давыдов не успел как следует все обдумать, потому что в следующую секунду услышал, как открылась входная дверь.

«Неужели я не запер ее?»

Вроде бы запирал.

Будто бы запирал, будто бы звонил… Мир стал зыбким и колеблющимся.

Кто мог войти? Малинка? Баба Лида? Может, Степан?

Или Клара?

Память услужливо вытолкнула картинку: чересчур прямая спина, болтающиеся веревочные руки, вывернутая набок голова, тусклые глаза утопленницы. Давыдов почувствовал, как холодеет спина.

Тот, кто вошел, притворил дверь за собой. Тихонечко, аккуратно, словно боясь побеспокоить хозяина громким звуком. А замок защелкнулся звонко, очень по-свойски: так запирает дверь тот, кто имеет право войти внутрь и находиться в доме.

– Кто там? – Очень хотелось говорить смело, уверенно, без тени боязни, но голос подвел, звякнул трусливой нотой.

Шаги – легкие, но твердые. Посетитель отошел от двери и двинулся по коридору.

«Уходи, убирайся!»

Довольно стоять столбом! Он молодой сильный мужчина. Чего, кого ему бояться?

– Вас не учили стучаться или звонить, когда входите в чужой дом? Что вы здесь делаете?

На сей раз