ему два билета. – Она заказала карету на шесть вечера. За час до балета.

С первого этажа донеслась отчаянная многоголосая ругань, затем кто-то громко захлопнул входную дверь. Предполагаю, что Эбигейл в очередной раз не сошлась во мнениях с матерью и убежала из дома, невзирая на то, что все ее побеги обычно ничем не заканчивались и были совершенно бесполезны. Бенедикт всегда находил свою старшую дочь и возвращал обратно в семейные паутинные переплетения.

Мистер Мур со злости стукнул кулаком по подоконнику, когда его обеспокоенный младший сын зашел к нам и сообщил о то, что Эбигейл вновь сбежала.

– Проклятая девчонка! – воскликнул Бенедикт, как только Герман ушел. – Все семью до могилы доведет!

– Могу сходить с Розой на балет вместо вас, – с насмешкой предложил я, доставая жвачку. – Но разбираться с ее мужем будете вы, если он обо всем узнает.

– Да пошли вы к черту, мистер Брандт! – ответил мужчина и, раздраженно ступая, отправился с Кэтрин на поиски дочери, оставив меня наедине с самим собой.

После неприятного диалога с Бенедиктом, раскрытия личных секретов его дома и упадка ценностей этой семьи, у меня внутри проснулось сострадание к миссис Мур, ведь это не она была виновата в том, каким стала убожеством, вызывающим одно сочувствие. Ее испортил и погубил муж, пользовавшийся условиями тестя.

Бенедикт был уверен в том, что Кэтрин никуда от него не денется, пока она не получит наследство. Он занимался моральным насилием и не слишком беспокоился по поводу развода, ведь кругом много одиноких наивных женщин, которых в одночасье можно одурманить одним ласковым словом.

Я решил поступить так, как диктовала внезапно проснувшаяся совесть, которая требовала немедленно отыскать Германа и отдать ему малую часть денежного долга, чтобы он впоследствии передал его своей матери.

Глава 14

В поместье лорда Олсуфьева на территории графства Хартфордшир было приглашено чуть меньше представителей английской знати, чем обычно.

Перед домом, ожидая начала праздничного приема, толпилось около тридцати выходцев из старой, высшей аристократии, до которой, как бы я ни пытался, никогда бы не дотянулся. Все они находились в иллюзорном единомыслии, устраивая бесконечные аттракционы в виде нелепых торжеств и развлечений, пока низший класс превращался в инвалидов, работающих на фабриках и питающихся остатками гнилого мяса с костей.

«Мама была бы не в восторге, если бы узнала, что ее сын все-таки связался с Себастьяном, – подумал я, снимая с фрака фамильную брошь. – Эх, вокруг столько чахоточных больных! Надо было идти гробы сколачивать, сейчас на них как раз спрос повышенный».

Всю прошлую и нынешнюю неделю я работал на рынке и ждал, когда мистер Гилберт соизволит отыскать миссис Белл. Мужчина уклончиво и очень кратко отвечал, что ему нужно сначала самолично удостовериться в зараженной благотворительности, прежде чем выдвигать против кого-то обвинения, но проверять подвал он не спешил.

За прошедшие дни ничего знаменательного не случилось, за исключением того, что объявились старые ростовщики, заставившие меня либо вернуть деньги, либо их отработать, поэтому ни с мисс Дю Пьен, ни с лордом Абберлайном встретиться не удалось.

С бальной маской на лице я стоял в полумраке в саду, чтобы не привлекать к себе внимания, и пытался высмотреть Бенедикта или Клаудию, но никого из них не замечал. Чуть позже, когда к поместью подъезжали последние экипажи, я отошел в более темное место, куда не попадал свет с фонарей, продолжая надеяться на приезд моих друзей, однако их не было и среди новоприбывших людей.

Подождав, пока в двери зайдет последняя пара, я выправил грудь вперед, поправил маску и, проверив, хорошо ли напомажены волосы, медленно направился ко входу, не зная, куда деть свободные руки, привыкшие держать зонт.

Было очень волнительно. Не хотелось ловить на себе пристальные и осуждающие взгляды членов клуба, слышать их сплетни за спиной и гадать, не готовят ли против меня какую-нибудь интригу? Ведь они могли. Я слишком много знал про них и слишком долго скрывался.

– Добрый вечер, – поприветствовал меня у входа старший лакей, рядом с которым привычно стоял лорд Олсуфьев, персонально встречающий каждого гостя, – ваше приглашение, сэр?

– У этого джентльмена нет именного приглашения, Джейкоб, – добродушно отозвался Себастьян, протянув мне руку, – но мы его пропустим.

Я улыбнулся оттого, что мужчина узнал меня, и с притворной радостью пожал ему ладонь.

Лорд Олсуфьев попросил старшего лакея продолжать встречать опоздавших гостей, после чего предложил мне пообщаться в стороне, подальше от посторонних глаз. Хозяин поместья выбрал самый укромный уголок, чуть подальше от музыкантов, чья игра могла помешать самым любознательным подслушивать наш разговор.

– Здесь кто-нибудь знает о моем присутствии? – поинтересовался я, взяв снифтер с виски с подноса проходящего мимо официанта.

– Исключено. Если бы все знали, то никто бы не пришел.

– Обидно, что окружающие порой недооценивают ваш юмор. Как вы узнали меня, не посмотрев на приглашение?

– Ох, мистер Брандт, видели бы вы свою заносчивую походку со стороны. Просто поэзия! – ответил мужчина. – Мне не хотелось, чтобы клуб знал о вашем возвращении в Лондон. Вам нужно время собраться с силами и мыслями, чтобы вновь окунуться в наши интриги. Вы не расстроены тем, что приглашение оказалось не индивидуальным?

– Разочарован до глубины души.

– Разве она у вас есть? А если и есть, то чернее нее только ваши легкие.

Среди гостей я заметил суеверную старую Пенелопу, вдову известного филантропа, ставшую последовательницей народной медицины и уринотерапии. Когда ее муж умирал, она до последнего его вздоха не подпускала к нему врачей, пытаясь лично вылечить отварами из сомнительных трав. Присутствовала также скрытная и молчаливая семья Шнайдеров, больше всех пользовавшихся моими услугами.

Много кого было, про всех не рассказать. Главное, что со стороны все казалось праздничным и веселым, поэтому совсем неважно, кто из присутствующих находился глубоко не в себе.

Особняк Себастьяна больше напоминал роскошную тюрьму со свободным распорядком дня, нежели уютное и родное место, в которое хотелось бы вернуться. Все вещи, начиная от мебели и лепнины на стенах и заканчивая фурнитурой и обоями, существовали в единственных экземплярах, изготовленных по индивидуальному заказу лорда Олсуфьева. Любая мелочь выглядела бесподобно и не вызывала ни малейших сомнений в наличии больших средств у хозяина поместья.

Я бы не смог здесь жить. Для меня важно не существование четырех стен с дорогой отделкой, а испытываемые в них приятные чувства, но в доме Себастьяна я ощущал лишь одну эмоцию – страх.

– Я человек прямолинейный, мистер Брандт, и скажу, что большинство присутствующих очень недовольны и нервированы вашим долгим отъездом, – произнес Себастьян,