Заключённых высадили из вагонов в городе, который немцы называли Маркирх. Население здесь свободно понимало немецкий язык, а часть жителей пользовалась им в обиходе. Тут, в этом городе, Вячеслав издалека увидел картинки совершенно чужой жизни, о которой только читал в старых детских книжках. Она после ужасов концлагерей Германии показалась Славке красивой и поэтичной. Вот состоятельная семья в старинной карете, запряжённой парой лошадей, едет в горы на пикник. Вот выходят из подъезда два джентльмена во фраках и цилиндрах. Садясь в автомобиль, один чуть приподнимает шляпу по адресу узников и презрительно глядит на эсэсовца сквозь стеклышко монокля. Этот жест делает господина во фраке сразу привлекательным.

На окраине Маркирха этапников поместили в здании старой заброшенной текстильной фабрики, заранее превращённой стараниями эсэсовцев в заправский концлагерь. Неотъемлемые аксессуары и символы гитлеровского рейха – штахельдрат, вышки, каски, сатанинские псы-овчарки – выглядели как-то особенно гнусно здесь, на французской земле. Проволока густо оплела фабричный двор, как отвратительный колючий сорняк оплетает культурное растение. Глубокое каменистое ложе ручья, похожее на крепостной ров, ограничивало территорию с одной, а гладкая каменная скала – с другой стороны. Часть её крутого склона была срезана и превращена в подобие каменной стены, почти нависавшей над крышей фабричного здания, где поселили заключённых. Внутри здания – всё как обычно: нары, капо, эрзац-матрасы, ряды мисок на полках…

Новый маркирхский лагерь стал филиалом концлагеря Нацвейлер. Туда отправляли провинившихся и заболевших. Слова «смерть» и «Нацвейлер» стали синонимами.

Через несколько дней прибыл эшелон с оборудованием – с танки моторного цеха БМВ. Приехала и вторая партия этапников. Их рассортировали и предупредили:

– Завтра – на работу!

Августовский рассвет над Вогезами. Роса. Камни и скалы ещё одноцветны. В сумраке слышнее звуки проснувшегося лагеря: кашель, голоса, лязг оружия, рычание собак. Роздано кофе и двести граммов хлеба, готовится развод на работу. Сразу после аппеля колонны «полосатых» выстраиваются во дворе. Голова колонны – у ворот, хвост – не видно где! Туда, в хвост, ещё подбегают опоздавшие, пристраиваются. Отстанешь от колонны – в зоне до полусмерти отлупят капо или убьют охранники. Часть капо идёт тоже на объект, как дополнение к надзору.

Солнце ещё не вставало: кругом горы, и оно поднимется над вершинами Вогезов, когда узники уже спустятся в подземный туннель. Об этом туннеле, где намечено устройство моторного цеха, уже кое-что рассказали Вячеславу капо. Лётчика берут сомнения, но вот-вот он должен увидеть всё своими глазами.

Идут улицей города. Он ещё спит, в тишине улицы глухо и дробно, подобно дальнему-дальнему грому, раскатывается шаг тысяченогой гусеницы. Звук поднимается в сонные окна. Кое-где отогнётся занавеска, бледное пятно лица появится за стеклом, или женская рука, сложенная для двуперстного крестного знамения, тихо подымется и опустится, подымется и опустится…

Голова гусеницы уже вытягивается из города, хвост – только вбирается в каменное ущелье улицы. За городом серпантин шоссейной дороги извивается в сторону тёмного горного массива. Туда же ведёт железнодорожное полотно. Уже издали заметно, что железная дорога с размаху вбегает в самую гору: у подошвы зияет чёрная пасть туннеля. Там видны фигурки – солдаты, какие-то люди в беретах.

И вот голова колонны уже в пасти горы. Пасть медленно заглатывает всю шевелящуюся массу, расчленяя её на пятёрки, для счёта. Минут сорок глотает пасть эти пятёрки. И площадка перед туннелем пустеет: всё, что сейчас толпилось перед зевом, проглочено ненасытной утробой удава-горы. И лишь тогда из-за холмов и каменистых склонов осторожно выглядывает солнце.

* * *

Вячеслав оглядывается с живейшим любопытством. Так вот где немцы задумали устроить подземный завод авиационных моторов! Да, мало же они обеспокоены вторым фронтом, раз отваживаются перенести сюда, навстречу противнику, целый завод, имеющий решающее военное значение! Можно ручаться головой, что навстречу советским войскам они этот завод не придвинули бы! В самом деле, завод перетащили сюда, на левый берег Рейна, из-под Мюнхена, то есть сократили расстояние между ним и союзниками почти вдвое! Может, Гитлер так крепко уповает на свой «Атлантический вал»? Но ведь он уже взломан и обойдён?

От воздушных налётов, впрочем, туннель гарантирован надёжно и труднодоступен для наземных войск. Оборонять его легко малыми силами.

Заметно, что многие предварительные работы уже выполнены силами вольнонаёмных рабочих-эльзасцев – немцев и французов. Воздух туннеля, сыроватый и спёртый, ещё плохо прогрелся, холодно, как в погребе, где-то сквозь бетон просачивается вода, но уже стоят немецкие калориферы воздушного отопления, и от них исходит тепло. Бетонные стены кое-где прорезаны нишами, они либо выбиты в камне, либо заранее предусмотрены в бетоне. В этих нишах – уборные с канализацией, небольшие инструментальные склады и подсобные помещения.

Шаги людей гулко и далеко, как в горных пещерах, разносятся по туннелю. На левой стене видны электрические силовые кабели, проложенные совсем недавно. Пониже кабелей – отпотевшие трубы водопровода с массивными кранами и вентилями. С потолка, очень высокого, свисают лампы с надписью ОSRАМ. Железнодорожное полотно до предела сдвинуто вправо, к самой стене, только-только для пропуска вагонов. Вся левая часть прохода освободилась и занята теперь станками. Часть их установлена, большая часть монтируется.

Бригады такелажников и монтажников возятся с подключением и регулировкой станков. Из них создаётся в туннеле длинная поточная линия, которой не видно конца. На этом потоке, пооперационно, будет из грубых отливок рождаться сердце авиамоторов – цилиндры, стаканы с поршнями. Дальше, на следующих потоках – моторный блок, картер и другие детали. Моторы пойдут на «Юнкерсы» и «Фокке-Вульфы». Значит, эта стальная болванка, может быть, превратится в деталь авиамотора, который даст силу «Юнкерсу» донести бомбу до Москвы? Кто же будет работать на этих проклятых поточных станках?

Вот несколько одинаково одетых гражданских лиц в синих рабочих комбинезонах. На голове синие беретики набекрень, как на улице Горького в Москве любят ходить наши художники. Шеи небрежно повязаны шарфиками. Грубая обувь пролетариев. Справа на боку у каждого – брезентовая сумка, очень похожая на наши противогазные сумки: в сумке завтрак из дому. Сигаретки приклеены к верхней губе, лица – живые, выразительные, приветливые. Их французская речь пересыпана немецкими техническими словами. Это и есть рабочие-станочники, вольнонаёмные эльзасцы, жители Маркирха. Задумавшись, почему эти славные ребята, похожие на Ива Маэ, пришли сюда, на немецкое производство, направленное против их страны, Вячеслав слышит вдруг испуганный возглас одного из французов. Вячеслава что-то сильно толкает, и француз резко хватает узника за рукав… Лётчик чуть-чуть не погиб: по рельсам медленно движется состав, вагонами вперёд. Привезли ещё станки. Маленький тепловоз даёт сигнал с опозданием, вагоны медленно и гулко катятся в самую глубь туннеля. Пахнет привычным запахом железной дороги, нефтью, смазкой, пылью далёких путей. С тепловоза машинист что-то крикнул Вячеславу, и некий чин в серо-коричневой униформе подозвал Вячеслава к себе. Потом Вячеслав узнал, что эти униформы – внутренняя заводская полиция фирмы БМВ, примерно с теми же функциями, как у нас на заводах – в охра.