– Правильно, – кивнул адмирал Ларионов.

– Так, Виктор Сергеевич, – сказал фон Эссен, листая дальше свою записную книжку, – теперь посмотрим – с чем бы можно было сравнить устойчивость артиллерийской платформы. А, вот, нашел, линкоры типа «Севастополь», водоизмещение двадцать пять тысяч тонн, двенадцать двенадцатидюймовых орудий в четырех башнях. Стреляли снарядами нового образца весом по четыреста пятьдесят килограммов. Жаловались на что угодно, но только не на устойчивость артиллерийской платформы. Кстати, для десятидюймовки снаряды нового образца предусмотрены?

– Да, Николай Оттович, – ответил адмирал Ларионов, – утяжеленные, весом двести семьдесят килограммов и улучшенной аэродинамики.

– Отлично, Виктор Сергеевич, – каперанг фон Эссен закрыл свою записную книжку. – Сколько тонн водоизмещения приходилось на один килограмм бортового залпа у «Севастополей» и сколько будет у вашего детища при девяти десятидюймовых орудиях?

– Четыре с половиной тонны у «Севастополей» и семь с половиной тонн у этого проекта с девятью орудиями, – обескураженно произнес адмирал Ларионов. – Да, Николай Оттович, уели вы меня, уели.

– Так ведь вы сами же, Виктор Сергеевич, попросили помочь, – пожал плечами фон Эссен. – Насколько я понял, в случае с «Дойчландом» немцы пытались вписаться в лимит десять тысяч тонн по стандартному вооружению, и употребляли термин «броненосец», что в те времена означало наличие не более двух башен главного калибра. Отсюда и такая дурацкая конфигурация, хотя в лимит они так и не вписались.

– Виктор Сергеевич, – произнес каперанг Щенснович, еще раз просмотрев все эскизы, – вроде, на мой взгляд, проект просто замечательный, особенно с девятью орудиями главного калибра, если сравнить его с «Рюриком» или британским «Гуд Хоупом». Кстати, а как вы собрались на свой крейсер крепить бронепояс. Ведь вроде бы он несовместим с кораблями такой длины?

– Есть такое соединение – «ласточкин хвост», – ответил адмирал Ларионов, – с его помощью бронеплиты сцепляются между собой и увеличивают прочность корпуса на излом, а не висят на нем мертвым грузом. Вполне доступная для данного времени технология.

– Хорошо, – кивнул каперанг Щенснович, – а теперь объясните, что мы должны делать дальше?

– А дальше, – сказал адмирал Ларионов, – сейчас я дам вам копии этих эскизов. Посидите над ними, попробуйте вжиться в роль командира этих суперкрейсеров. Особенно это касается Николая Оттовича. Реалии своего времени вы знаете куда лучше меня. Тем, кто продолжит эту работу после нас, нужно знать – какие должны быть команды, сколько в них должно быть нижних чинов, кондукторов, «мокрых прапоров» и офицеров. Отсюда они выведут размеры матросских кубриков, офицерских кают, камбуза, провизионок для сухого продовольствия и холодильников для мяса, и прочая, прочая, прочая.

Еще раз мы с вами встретимся через три дня, после окончания бункеровки и перед началом перехода до Вильгельмсхафена. Еще примерно через неделю мы окажемся на расстоянии беспосадочного перелета до Санкт-Петербурга, и тогда я немедленно отправлю по воздуху все наработанные нами материалы императору Михаилу. Три часа – и все будет на месте. Взлетно-посадочную полосу в районе Комендантского ипподрома уже строят с конца апреля.

Адмирал Ларионов достал из книжного шкафа заранее отксеренные копии своего эскиза.

– Ну, вот, кажется, и все, господа, – сказал он, передавая бумаги Щенсновичу и фон Эссену, – спасибо за оказанную помощь и до свидания. Увидимся через три дня.

1 июля (18 июня) 1904 года, вечер.

Петербург, Новая Голландия.

Глава ГУГБ тайный советник

Тамбовцев Александр Васильевич

«Какая встреча! Господин-товарищ Парвус посетил наше скромное жилище! Конечно, будь его воля, он бы и на пушечный выстрел не подошел к скромному зданию Новой Голландии, где когда-то сушили лес для строительства российского флота. Но, видимо, такова судьба – или как говорили древние – фатум. Злой рок, одним словом».

Так думал я, разглядывая физиономию Александра Львовича Парвуса, в миру – Израиля Лазаревича Гельфанда. Орлы Коли Бесоева сработали на «отлично». Клиент оказался у нас в полной целости и сохранности. Правда, настроение у него по прибытии в Петербург испортилось окончательно, и он категорически отказался о чем-либо беседовать с нами. Ничего, как говорил один киногерой: «у нас и генералы плачут, как дети». А господин-товарищ Парвус даже не фельдфебель.

Хотя он, конечно, личность весьма интересная. Сын ремесленника из белорусской черты оседлости, он в весьма юном возрасте оказался в Одессе, где не только довольно успешно учился в гимназии, но и стал членом террористической организации «Народная воля». Позднее он примкнул к немногочисленной революционной организации с марксистским уклоном, именуемой союзом «Освобождения труда».

Но революция – революцией, а юному марксисту хотелось не только поднять российский пролетариат против власти царя, но и… разбогатеть. Исходя из этого, вся революционная деятельность Парвуса была связана с удовлетворением его меркантильных интересов. Он делал революцию и деньги. Причем и то, и другое довольно успешно. Его не останавливали никакие моральные нормы – в свое время он ухитрился обокрасть даже «Буревестника революции» Алексея Максимовича Горького, похитив гонорар за постановку в Германии его пьесы «На дне».

Но это так, детские шалости. Гораздо большие деньги Парвус получал от тех, кто ставил своей целью разрушение России как государства. Среди них были весьма примечательные личности – вроде сэра Бэзила Захарова, оружейного магната. Помимо того, что Захаров был главой британского концерна «Виккерс», он был одним из главных посредников, при помощи которых Россия размещала за рубежом свои займы (за двадцать лет на 4,5 миллиарда рублей). Для этого приходилось изрядно потрудиться, но зато хлопоты хорошо оплачивались: поскольку реализовать займы по номинальной стоимости было невозможно, то до десяти процентов объявляемых сумм оседало в карманах посредников – это равнялось примерно 20 миллионов рублей в год.

Вот от щедрот таких людей, как Бэзил Захаров, и перепадало Парвусу. Тот, в свою очередь, помогал своим покровителям – ведь революция – весьма выгодный бизнес. Можно устроить забастовку на крупном предприятии под лозунгом увеличения жалованья рабочим и улучшения их условий труда, одновременно создав финансовые затруднения для владельцев данного предприятия и лишив их выгодного заказа. Ничего личного – просто бизнес…

Парвус сидел передо мной на табуретке и старался сохранить невозмутимый вид. Но, похоже, что мое затянувшееся молчание беспокоило его. Он ожидал угроз, оскорблений, наконец, побоев. И мое спокойствие сейчас его раздражало. Он чувствовал, что мы знаем о нем много, но что именно мы знаем – было неведомо. Видимо, решив взять инициативу в свои руки, он прокашлялся и заговорил.

– Скажите, в чем меня обвиняют, – спросил он у меня, – и по какому праву вы похитили меня из Швейцарии? Я полагаю, что весь цивилизованный мир осудит ваш возмутительный поступок, попирающий все нравственные нормы!