– Скорее всего. Я имею в виду, что раньше эти люди были настолько проамерикански настроены – вспомни восьмидесятые годы, – что готовы были бомбить и Ливию, и Ирак, и Иран, и Россию. А теперь они готовы бомбить клиники, в которых делают аборты, и правительственные учреждения.

– А может быть, они просто любят бомбить не важно что, – улыбнулась Джулия.

– И такое возможно. Но я подозреваю, что, если мы все займемся своими собственными делами и перестанем беспокоиться о том, что делают все остальные, наша жизнь станет намного лучше. Счастливые люди не протестуют и не играют в «ополченцев» по уик-эндам. Все эти люди – лузеры, и если бы они вдруг прекратили вмешиваться в чужую жизнь и диктовать другим людям, что те должны делать, то всем нам от этого только полегчало бы.

– Согласна, – кивнула Джулия и, осмотрев сад, вздохнула: – Меня пугает не столько цинизм и навязчивые идеи этих людей, сколько их непроходимая глупость. Не верите правительству? Хорошо. Но вы же не верите вообще никому! Только группе таких же психов, как вы сами. Почему-то их не убеждают подготовленные и сотни раз проверенные статьи в газетах. А вот бред, который какой-нибудь лунатик помещает в Интернете, они воспринимают как слово божие… Какой-нибудь обозленный сторож в Кентукки возвращается с работы домой, съедает свой гамбургер и начинает барабанить по клавиатуре компьютера, – и они верят ему больше, чем профессиональным журналистам, которые работают на вполне законные новостные агентства. Это просто сумасшествие какое-то.

– Вот за что ты мне нравишься, – рассмеялась Деанна.

– Знаешь, Грегори хотел вернуться в Макгуэйн, потому что считал, что детей лучше растить здесь. В Южной Калифорнии полно наркотиков, организованной преступности и всего такого прочего, вот почему это совсем не идеальное место для Адама и Тео. Он хотел вернуться, потому что думал, что атмосфера маленького городка подойдет им больше. И я тоже так думала. Сначала.

– А теперь?

– А теперь я не знаю.

Деанна улыбнулась.

– И что в этом смешного?

– Ничего…

– И все-таки?

– Мне просто странно думать о Грегори Томасове как о чьем-то папе, как о мужчине средних лет, который волнуется о воспитании своих детей. Для меня он все еще несносный подросток, пытающийся заглянуть в раздевалку к девочкам.

– Грегори?

– Он и парочка его приятелей. Их тогда поймал тренер и предложил выбирать – или исключение, или членство в команде по легкой атлетике. В те времена в средней школе Макгуэйна не хватало мальчиков, чтобы вообще организовать эту команду. Так что вступление в нее Грегори, Тони и Майка давало им необходимое количество участников.

– Расскажи мне, каким Грегори был в те времена, – смеясь, попросила Джулия. – Я не могу представить себе, как он подглядывает за девочками.

– Поверь мне, это был не единственный его подвиг. Многие из этих мальчиков-молокан были настоящими хулиганами. Не знаю, может быть, они таким образом протестовали против своей религии, но в школе они были просто ужасны.

– В Лос-Анджелесе было то же самое… – заметила Джулия. – А ведь я с некоторыми из них даже встречалась.

– Тогда ты знаешь, что я имею в виду. И Грегори был как раз из таких. Хотя он был умнее, чем большинство одноклассников. Более… не знаю, как это сказать… более современным, что ли… Но за пределами класса это был полный ужас. – Деанна задумалась. – Хотя он здорово изменился после смерти отца. Правда, они с матерью после этого довольно быстро перебрались в Калифорнию, но вести себя он стал совсем по-другому. Было такое впечатление, что он мгновенно повзрослел. Стал спокойным, серьезным и растерял все свое чувство юмора. – Она посмотрела Джулии в глаза: – Ты знаешь, а я сейчас поняла, что вполне могу представить себе его как мужчину средних лет. Я просто почти совсем позабыла того Грегори.

– Всякий раз, когда я спрашиваю его мать, каким он был ребенком, она начинает рассказывать мне, какой это был послушный мальчик.

Деанна рассмеялась.

– Я всегда подозревала, что она пытается его обелить.

– Или не знает всей правды. – Деанна наклонилась вперед: – Вот послушай…

– Сегодня я говорила с Деанной.

Грегори поправил подушку и раскрыл «Тайм».

– Неужели?

– О тебе.

– Уверен, что у нее есть что рассказать, – рассмеялся он.

– И она мне все рассказала. – Джулия заставила его опустить журнал. – Ты что, действительно бросал красную краску в бассейн, а потом сваливал все на девочек с критическими днями?

– Краску я не бросал.

– Но ты там был.

– Требую пятой поправки[49].

– И ты говорил физкультурнику, что все это из-за женских дел?

– Ага, – ухмыльнулся Грегори. – Вроде бы говорил.

– Ты был настоящим засранцем. – Джулия ударила мужа по плечу.

– Вполне возможно, – признался он сквозь смех.

– Вот тебе! – воскликнула она. – Вот тебе!

Джулия стала его щекотать, и ему пришлось отбросить журнал, чтобы защищаться. Ей удалось добраться до его подмышек прежде, чем Грегори смог ухватить ее за обе руки.

Вырываясь, она быстро поцеловала его и спросила:

– А какой была Деанна?

– Чванливой сучкой, – пожал плечами Грегори.

Джулия мгновенно прекратила возню. Из того, что ей рассказала Деанна, она поняла, что в детстве они с Грегори не очень ладили между собой. Но в том, что она говорила, не было и тени злобы и возмущения тем, что происходило так давно. Прошлое осталось в прошлом, и сейчас Деанна относилась к нему как к источнику добродушных и смешных историй из их детства.

В ее голосе она не услышала такой мелочности и злобы, которая сейчас прозвучала в голосе Грегори.

– Что ты сказал? – переспросила Джулия, высвобождая руки.

– Я сказал, что она была чванливой сучкой.

– Именно это мне и послышалось.

– Но она действительно была такой.

– А теперь она не такая.

– Может быть, – заметил он, – а может быть, ты ошибаешься.

– Я тебе не верю, – сказала Джулия, отодвигаясь.

– Я знаю, что вы друзья, и рад, что ты встретила родственную душу, но это совсем не значит, что я должен любить всех твоих друзей.

Он протянул к ней руку, но Джулия оттолкнула ее. Настроение было испорчено, и, хотя ей и хотелось заняться сегодня любовью, она отвергла все его приставания и отвернулась, натянув на себя одеяло.