Это оказалось проще, чем я думала. Когда мама и мисс Дин, закрывавшие меня от мистера Эшли, отошли, он сам заметил меня и чуть не уронил трость. Поймав ее у земли, он поднял бровь, словно обращаясь ко мне. Актерский опыт придавал его мимике исключительную выразительность. Эта его поднятая бровь будто говорила: «Неужто вы, мисс Черити! Как, вы сегодня не мучаете стрекозу? Тогда, верно, вы умираете от скуки!» Не ответив на его взгляд, я демонстративно отошла от всех якобы рассмотреть витрины. По звуку я поняла, что кто-то подошел.

Я почувствовала себя глупо. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Я больше не мешала кузине готовить ее капкан, расхваливать субботнюю комедию в Варьете и зазывать туда всех, кого только можно. Презиравшей актеров Лидии все-таки не терпелось посмотреть на выступление мистера Эшли. Но поскольку она начисто забыла тот день, когда мадемуазель пересказывала краткое содержание «Ложных клятв», то вряд ли могла даже представить, какая на самом деле у него будет роль.

Театр Варьете в Брайтоне оказался не таким жалким, как в Лондоне, но и не таким роскошным, как в Питлохри. Мы заняли две ложи напротив сцены. Энн решила сесть рядом со мной, чтобы без помех делиться со мной эмоциями и щипать меня за руку.

Как только занавес поднялся, я сразу узнала Анжелику. Она так и осталась Несчастной, которую расклеенные у входов магазинов афиши величали «Мисс Розамунда Блэкмор, восходящая звезда Лондона».

В третьей сцене, когда Скарамуш вскричал: «Ах, я вижу моего хозяина!», Энн схватила меня за плечо. Вот и выход мистера Эшли. И вот он входит…

Действительно, мистера Эшли заменил Барон в маске.

На следующее утро, пока все еще спали, Глэдис поскреблась в дверь моей спальни. Подойдя на цыпочках, она передала записку.

Премного удивленная, я ускользнула в уборную, чтобы открыть конверт и прочитать:

С мистером Эшли мы больше не виделись: он уехал со своей труппой. Его записка заняла почетное место в корзинке Питера, рядом с письмами Бланш и Ульриха Шмаля. По возвращении в Лондон в конце сентября я первым делом вспомнила о своих старых друзьях. Бланш писала мне, что они переехали в коттедж, который нарекли «Мечты о розах», и открыли школу для девочек из хороших семей. Мои ответные письма к ним не отличались содержательностью. Все лето я общалась с Энн, поэтому в голове у меня было пусто.

Первый день в классной комнате стал катастрофой. Ни малейшего желания работать. Я открывала книгу — и тут же ее закрывала. Грызла карандаш в тщетных попытках отыскать вдохновение — и откладывала его в сторону, зевая. Слава Богу, на следующий день от герра Шмаля пришло приглашение. Хотя мне было уже почти восемнадцать, я по-прежнему скрывала от мамы, что часто бываю у Шмалей. Ничего никому не сказав, я вышла из дома через черный ход. На улице я не осмелилась ни подозвать кэб, ни обратиться к кучеру на стоянке фиакров. Поэтому впервые в жизни поехала на омнибусе. Внутри было тесно и дурно пахло, поэтому я подобрала юбки и полезла на крышу по кованой лестнице. Слишком поздно я осознала, что очутилась одна в компании ухмыляющихся мужчин; неприятнее всего было сидеть с одним из них спина к спине. Я сдвинулась на самый край сиденья и при каждом толчке хваталась за поручни. На этом несчастья не кончились: пошел дождь; удерживать над собой раскрытый зонт и не вылететь при этом на мостовую оказалось непростой задачей.

Оказалось, что южный пригород Лондона, где поселилась чета Шмалей, — все же не край земли. Последние пенсы я отдала уличной детворе, которая от нечего делать взялась меня сопровождать: я ведь не знала, где живут мои друзья, знала только название их коттеджа: «Мечты о розах». Когда мы подошли, я убедилась, что свое имя дом получил не зря: никаких розовых кустов не было и в помине, о них оставалось только мечтать. Садик, очевидно, тоже пригрезился Бланш — я разглядела лишь пару пучков травы, торчавших между булыжниками. Только дверной колокольчик оказался на месте. Я позвонила.

Тут он запнулся, поскольку выглядела я в точности как мокрая половая тряпка.

Она осторожно встала с кресла-качалки и подошла меня обнять. Я заметила, что цвет лица у нее здоровый, но щеки как будто припухли, а походка стала медлительной. Тотчас закралась тревога: вдруг Бланш несчастлива в браке? Ульрих отправился на поиски служанки, которая сновала между гостиной и кухней. Мы с Бланш уселись с двух сторон от камина.

Она покосилась в угол, что показалось мне весьма странным.

Наконец вернулся герр Шмаль. Он сам нес поднос с чаем. Он часто смеялся и вообще помолодел на десяток лет.

Так вот что пыталась мне сообщить милая мадемуазель. Ее муж ликовал, не скрывая своих чувств.