Став крестной Ноэля, я могла теперь свободно посещать «Мечты о розах», не убегая из дома через черный ход. Навещая маленького крестника в первый раз, за неимением денег я подарила ему свой акварельный рисунок.

Я покраснела и притворилась, что меня это совсем не интересует.

Спустя два дня Ульрих сообщил, что рисунки животных, наряженных как люди, можно показать некому заинтересованному в них мистеру Оскару Дампфу. Шмаль уже показал ему одну мою акварель, и тот предложил платить по фунту за каждую. Целый фунт за акварель? Шесть фунтов за шесть акварелей! Для меня — целое состояние! Я ринулась лихорадочно рисовать своих любимчиков, надев фартук на Милдред, жилет — на Питера, чепчик с кружевами — на Кука. Я изображала весенний сад и занесенную снегом опушку в лунном свете, курящего трубку Питера и Милдред, метущую веником пол. Я припоминала, что именно смешило Эдмунда, когда я развлекала его наскоро сочиненными историями о кролике. Наконец, выбрав шесть акварелей, я передала их с Глэдис мистеру Дампфу в его кабинет на Флит-стрит. Глэдис вернулась с письмом.

Письмо мистера Дампфа гласило:

Если закрыть глаза на кое-какие ошибки, а также на небольшое недоразумение с моим полом, письмо произвело на меня самое благоприятное впечатление, и я сразу размечталась о тех приятных мелочах, в которых мне с детства отказывали, но которые могли стать теперь доступными благодаря так легко заработанным шести фунтам. Я бы пошла посмотреть на восковые фигуры мадам Тюссо и за дополнительный шиллинг подрожала бы в Кабинете ужасов; остановилась бы у тележки уличного торговца, купила кусочек кокоса за пенни; а еще принесла бы домой пышные кексы и съела бы, щедро поливая растопленным сливочным маслом. Это для начала. Потом я бы продала еще рисунки и накупила бы себе ленточек, кружев и шляпок, как кузина Энн, которой всегда выдавали карманные деньги.

На следующий день я бы многое отдала за то, чтобы герр Шмаль меня сопровождал. Я не могла поведать родителям о своем замысле, поэтому в издательский дом «Вандерпрут» пришлось добираться украдкой. Я представляла себе внушительное здание с одетым в ливрею швейцаром у входа. Но оказалась в безлюдном дворике, в глубине которого скрывалась стеклянная дверь с вывеской: «ДАМПФ. Стучите громче и входите».

Так я и сделала. Внутри, к моему облегчению, никого не оказалось. Множество коробок (некоторые валялись перевернутыми), везде башни из книг, даже на полу, и стол, на котором корреспонденция лежала вперемешку с какими-то объедками. У меня дрогнуло сердце при виде рисунка с моим Питером (курящим трубку) на пивной кружке.

Глэдис оказалась права. Он действительно был похож на бочку; казалось, ему легче катиться, чем ходить.

Он огляделся по сторонам, очевидно, ища стул, который можно было бы мне предложить. Но все стулья оказались заняты самыми разнообразными вещами, и он сдался.

Я, краснея, подтвердила. Он тяжело смотрел на меня в упор; его манеры показались мне не слишком располагающими.

Я начала беспокоиться: не сбежал ли, часом, мистер Дампф из психиатрической лечебницы?

Он изобразил свинку, стоящую на задних ногах и насвистывающую на дудочке. Мне захотелось побыстрее уйти, и, пообещав еще шесть акварелей, я попятилась к двери.

Неделю я провела, подыскивая подходящие изображения свиней в книгах с картинками и даже в музее. Тут следует отметить, что изобразительное искусство, как выяснилось, испытывает явную нехватку свиней, и мистер Дампф, похоже, решил восполнить это упущение. Только перспектива заработать двенадцать фунтов смогла убедить меня все же взяться за пляшущих свинок с дудочками.

У меня не было большого желания возвращаться одной в контору издательского дома «Вандерпрут». Но герр Шмаль разрывался между новорожденным младенцем и только что открытой школой. Поэтому я снова ускользнула из дома через черный ход — с ужасом в душе и со свинками в папке для рисунков. Мистер Дампф (очевидно, проживающий в глубине своей конторы), как и в прошлый раз, возник будто ниоткуда. Я наконец выложила свинок ему на стол.