На прощание Эби вручила Вудхаусу амулет в виде листа с эльфийского дуба на цепочке, и когда Нат надел его — тут же ощутил покой и силу.

— Пора спать, — эльф потер глаза рукой. — Завтра что будешь делать? Магистр Корнелиус просил зайти, чтобы проинструктировать нас.

— Завтра пир в мою честь дома, — покачала головой Эбигейл. — Я напишу магистру, попрошу перенести встречу на послезавтра.

— Тогда я завтра тоже навещу отца и маму, — Натаниэль едва сдержал зевок, чуть отвернувшись и прикрыв рот рукой. — Заберу фамильный посеребренный клинок, заговорю его заново… аэ-э-эх, — он снова зевнул и пару раз осоловело моргнул.

— Иди и постарайся отдохнуть за эти дни, Белоручка, — мягко сказала ему гномка. — Если, несмотря на все мои усилия, ты позволишь себя съесть, я найду тебя на том свете и настучу по голове молотом.

— Я не позволю, — ответил Нат и подмигнул. — Потому что ни за что не пропущу нашу дуэль. Спокойной ночи, Эби.

— Иди, иди, — насмешливо помахала ему гномка.

Он повернулся и ушёл к себе. Эби зачем-то смотрела ему вслед целую минуту, потом очнулась и пошла спать, запретив себе думать о всяких возмутительных глупостях.

* * *

Утром Натаниэль проснулся от резкого сигнала рожка придворного разносчика почты. Обычно почту оставляли на крыльце, но если письмо маркировалось по-особому или доставлялась посылка, то её вручали лично в руки. Облачившись в бархатный халат с богато отделанными обшлагами и воротом и неблагородно зевая, Вудхаус открыл дверь и от удивления звучно клацнул челюстью.

— Ваша милость, — кланяясь, жизнерадостно приветствовал его низенький кругленький почтальон с розовыми щеками. — Доставка! — и указал на почтовый крытый возок за калиткой.

Возле того стояли мальчишки с охапками свертков и свёрточков в руках. Конверты из розовой, лавандовой и персиковой бумаги плотными стопками торчали из квадратных корзин и благоухали даже издалека.

— Давайте, заносите, — обречённо велел Нат, с унынием предвидя, что утонченно убранная прихожая превратится в заднюю комнату почтамта.

Закрывая дверь, эльф успел узреть, как мальчишки, пыхтя, вытаскивают из глубины возка огромную корзину с шикарными оранжерейными розами в виде сердца и несколько ящиков с подарками не меньше, чем для самого эльфа, и волокут через дорогу к дому Горни.

С очень неприятным чувством Нат с такой силой хлопнул дверью, что, судя по испуганным возгласам, стуку и ржанию, подпрыгнули не только почтовые служки, но и лошадь.

Письма — часть была подписана инициалами, часть — вовсе без имени отправителя, — были похожи друг на друга, как яйца от одной наседки — Натаниэль открыл с десяток из исследовательского интереса. Все они содержали восхищение его талантом, внешностью — в целом и отдельными частями, а также были полны намёками на пламенные чувства и, в общем, такими же бессмысленными, как курсовой студенческий трактат по философии. Несколько посланий были отнюдь не от женского лица, и их Нат касался с некоторым смущением.

Будучи педантичным по натуре и воспитанию, Натаниэль мужественно перебрал все письма, обеспечившие его бумагой для розжига камина на ближайшие годы.

Настала очередь посылок с подарками. На стол ложились шёлковые и батистовые носовые платки, булавки для галстука с драгоценными камнями, сделанная по заказу новомодная перьевая ручка с золотым пером, диванная подушка с кисточками, саше. Натаниэль аккуратно открывал свёртки, перебирал безделушки, раскладывая по ассортименту, пока не наткнулся на весьма смелый предмет женского туалета. Сначала он не понял, что это, и довольно долго вертел вещичку в руках, потом рассмеялся и выбросил в мусор.

Вудхаус совсем было решил, что девы и дамы удивили его всем, чем могли, однако в большой яркой упаковке нашёл коробку, расписанную сердцами и дубинками, полную шоколадных конфет. Цат не был сластёной, но любил вкусные десерты. Конфеты пахли умопомрачительно, а потому эльф почти съел одну. Только поднеся её к самому носу, он почувствовал неладное и проверил конфету на скрытые добавки.

— Ты болван, Вудхаус, — выбранил он себя с досадой. — Почти попался на элементарное приворотное зелье.

Пришлось проверять все подарки в магическом спектре (и там оказалось несколько неприятных сюрпризов, которые пришлось уничтожить), прежде чем вызвать посыльного и передать дары на благотворительный аукцион.

— Интересно, догадалась Горни проверить подарки или нет? — поглядывая в окно, спросил сам у себя Натаниэль, и решительно запретил себе вмешиваться. Но не выдержал — сложил «ласточку» с посланием.

Когда он отправлял ее из окна, дверь Эбигейл чуть приоткрылась и оттуда тоже порхнуло письмо, которое приземлилось аккурат в руки Ната.

«Проверь на привороты и ослабляющие вещества, — гласила записка, — а то твои поклонницы прислали мне парочку проклятий».

Через некоторое время Эби вышла из дома, держа букет на вытянутых руках, и решительно выбросила его в мусорную корзину у калитки. Нат усмехнулся и отошел от окна с приятным чувством удовлетворения.

О пире в доме лерда Горни за сутки знали все горожане, так или иначе оказавшиеся на главной площади у ратуши. Запахи запекаемых в ямах туш, свежего хлеба и сладостей разносились на всю округу, а телеги с продуктами заняли улочку за ратушей, неизбежно раздражая лерда Вудхауса.

К обеденному времени у парадных ворот особняка Горни со стороны площади выстроилось не менее пятидесяти паромобилей. Друзья и родственники прибывали и сразу провожались в пиршественную залу, где стол уже ломился от яств, а на стене за стулом хозяина дома красовался срочно изготовленный по заказу гордого отца гобелен. На нем Эбигейл в традиционном гномьем платье-сарафане с передником, похожим на кузнечный, почему-то с молотом в одной руке и молнией в другой, с перекошенным от пафоса лицом что-то повелевала табуну пегасов, а те покорно склоняли головы. Эльфа, понятно, нигде не отметили за ненадобностью.

Сама Эби, к пиру одевшаяся примерно в такое же платье, на гобелен косилась морщась и нервно поправляла распущенные красные волосы, прижатые золотым ободком. Оставалось надеяться, что до самих пегасов папина интерпретация никогда не дойдет. Иначе быть международному скандалу.

Пир уже начался, и вино текло рекой, а хвалебные речи в адрес славной и прекрасной магессы Эбигейл разливались океанами. Алкогольный градус достиг уровня, поднявшего лорда Мапонуса на стол, для декламации бравурной оды о том, как он, родня и друг, в клубе отстаивал честь Горни. Ему бешено аплодировали. Кузины исполнили танец благодарных пегасов, изо всех сил размахивая собственноручно изготовленными бронзовыми крыльями. Крылья гудели так, что гости пригибали головы. Папа был загадочно-воодушевлен, а мама тревожна и почему-то сердита.