меня в груди. Итак, ей хочется меня видеть!

— Буду стараться изо всех сил, госпожа.

И снова улыбка, от которой под моими ногами закачалась земля.

— Расскажи о недавних подвигах Ричарда. Он почти не говорит о том, что случилось после вашей высадки. Когда я спросила, как ему дважды удалось обратить в бегство Исаака и грифонов, вопреки их огромному численному превосходству, он рассмеялся и пробормотал что-то насчет клячи, выставленной против скаковой лошади.

Я охотно повиновался. Слушая о кузнеце с молотом, Джоанна широко раскрыла глаза — мне пришлось отвести от них взгляд, чтобы не потерять нить повествования, — а описание погони Ричарда за Исааком на полудохлой кляче с веревочными стременами заставило ее расхохотаться.

— Господи, хотелось бы мне это видеть. «Император, давай сразимся!» Он вправду так выразился?

— Король лично поведал мне об этом, госпожа.

На лице ее отразилась нежность.

— Он с детства был таким, обращал в шутку серьезные вещи. Это одна из причин, по которым я так его люблю. Когда мама и папа спорили, Ричард придумывал самые невероятные причины для этих ссор, смешные и нелепые, отчего я смеялась и забывала о неприятностях. Только повзрослев, я поняла, что он отвлекал меня от семейного разлада и неурядиц.

— Он оберегал вас, госпожа.

— И был единственным из братьев, кто это делал, — тихо продолжила она. — Честно говоря, Джонни был слишком мал, а у Хэла и Джеффри никогда не находилось для меня времени. Хэла занимали одни турниры, а Джеффа заботило только то, что приносит прямую выгоду.

Джоанна даже не пыталась сгладить испытываемые ею чувства.

— А как было у вас в семье, сэр Руфус?

— Прошу, зовите меня просто Руфусом, госпожа. Или Фердией, если угодно.

Она изящно вскинула голову:

— Фердия?

— Да, госпожа. Это древнее ирландское имя.

— Простите, мне следовало помнить. Ричард говорил, что вы из Ирландии.

Я поведал ей о своих детских годах, о восхождениях на Шлиаб-Феа погожими вечерами. Меня позабавили ее попытки произнести название горы. Наконец ей удалось сказать нечто вроде «Шлиав-Фей», а мой родной городок назвать «Кейр-линн». Потом я рассказал о ненастных ночах у очага, скрашиваемых пересказами древних легенд.

— По словам отца, мы с братьями были как три волчонка: все время игрались, боролись или затевали какие-нибудь проделки.

— Они до сих пор в Ирландии?

— В каком-то смысле да, госпожа. — Заметив ее непонимающий взгляд, я пояснил: — Мои братья мертвы. Как и родители.

— Все до единого?

Я кивнул.

Она всплеснула рукой, зажав рот:

— Мне жаль, Руфус.

— Бог дал, Бог взял.

Меня коробило это избитое выражение. Хотелось добавить, что моим братьям не дали пощады, а мать и отца жестоко убили. И в ответе за это брат Фиц-Алдельма.

— Я не буду допытываться — вижу, вы еще скорбите по ним.

— Да. Поговорим о чем-нибудь более приятном, — предложил я, обрадовавшись, что не нужно приводить объяснений или, хуже того, лгать о моей семье.

— Как вы, ирландец, оказались на службе у моего брата? Насколько мне известно, в Ирландии он никогда не бывал.

Я охотно рассказал ей о нашем с Рисом путешествии из Стригуила в Саутгемптон, хотя привел другую причину — свое мнимое желание поступить к Ричарду на службу. Не желая показаться бахвалом, я не стал подробно излагать, как мы угодили в засаду к разбойникам, зато расписал вмешательство Ричарда.

— Он спас нам жизнь, госпожа, — сказал я. — Я всегда помню об этом.

— И после этого сделал вас своим оруженосцем?

— Да, госпожа. Вскоре мы пересекли Узкое море…

— Постойте-ка.

— Госпожа?

На челе ее проступила задумчивая морщина.

— Мой брат не принимает к себе на службу так просто. И не сделал бы этого только потому, что спас жизнь человеку.

Я потупил взгляд.

— Руфус? Фердия?

Я заставил себя посмотреть ей в глаза.

— Госпожа?

— Не надо юлить! Почему Ричард так поступил? Говорите!

Отказать я не мог и выложил все. Рассказал о человеке, нацелившем стрелу в спину Ричарду. О том, как я сбил короля с ног. О камне, брошенном Рисом, и моем поспешном выстреле, самом метком из всех, сделанных мною.

— Это вы спасли ему жизнь, — пробормотала она.

— Да, госпожа, — неохотно согласился я.

— Похоже, это вошло у вас в привычку, если вспомнить о недавнем происшествии в Мессине. Вы это делаете периодически?

Мои губы дрогнули.

Она улыбнулась.

Не берусь сказать, кто из нас засмеялся первым, но в следующий миг мы оба покатывались со смеху, словно маленькие дети.

На нас устремились взгляды придворных дам, любопытные и одновременно осуждающие. Джоанна не обратила на них внимания, и я тоже не стал.

— Спасибо, — тепло сказала Джоанна, когда мы успокоились.

— За что, госпожа?

— Я переживаю за короля. Кажется, он бросается навстречу любой опасности. Когда мы приплывем в Утремер, Ричард каждый день будет подвергаться опасности, его могут ранить или убить — мне ли, его сестре, не знать. Сознавая, что вы рядом с ним…

Голос ее дрогнул.

Мне страшно хотелось протянуть руку и коснуться ее.

Она посмотрела мне в глаза:

— Я рада, что вы рядом с ним.

— Я его человек до последнего своего вздоха, — поклялся я.

Слеза скатилась по ее щеке. Джоанна взяла мою руку и пожала ее. В тот миг я готов был умереть от счастья.

— Но до этого не дойдет, госпожа. Все будет хорошо, — заявил я уверенно. — Да, сарацины — отважные бойцы, но перед нашим войском им не устоять. Меня не удивит, если это Рождество мы отпразднуем в Иерусалиме.

Лицо ее просветлело. Джоанна стала мечтать вслух о том, как будет прогуливаться по Гефсиманскому саду или молиться в храме у Гроба Господня.

Упиваясь нашей близостью — нас разделяли всего два фута, — я самозабвенно внимал ей. Договорив, она снова перевела взгляд на меня:

— Фердия, вы снова пялитесь на меня!

— Не могу себя перебороть, — выдавил я.

Легкий вздох.

— Что могу я для вас сделать? — спросила она.

«Поцеловать», — подумал я.

Высвободив свою руку из моей, она притронулась к моей щеке. Кожа моя вспыхнула от этого легкого касания.

— Мы не сможем пожениться, вы же понимаете, — сказала она. — Рано или поздно Ричард найдет мне нового мужа.

Сердце у меня сжалось.

— Но это никак не меняет моих чувств, — выпалил я.

Губы ее приоткрылись. Лицо Джоанны выражало такую нежность, какой я не замечал ранее. Щеки ее порозовели.

— Вы говорили, Фердия, что не умеете обращаться с женщинами. Я объявляю вас лжецом.

В этот миг только мысль о том, что ее придворные дамы смотрят на нас, помешала мне заключить ее в объятия.

— Вам пора идти, — сказала она. —