– Когда ты что покупал! – истерично выкрикнула жена. – Если тебя послать в магазин, ты принесешь не то, что нужно!

Это, скорее всего, было правдой. Василий, во всяком случае, никаких обвинений больше не высказывал. Он просто следил за дорогой – в темноте легко было пропустить почти незаметный поворот, ведущий на проселочную дорогу.

– Мы все втроем пошли в гастроном, потом еще на рынок… На рынке они и оторвались от меня. Я следила, как мне взвешивают мясо, а ты же понимаешь, Алька, что тут нужен глаз да глаз! Либо не тот кусок подсунут, либо обвесят… Я буквально на пять минут отвлеклась – и тут на тебе – их уже нет! Я сперва думала, они отошли куда-то… Потом весь рынок прочесала, всех спрашивала… Они просто сбежали! Думаю, сели в первый попавшийся автобус, там остановка рядом с рынком.

Василий попросил жену внимательно смотреть по сторонам. Дети могли быть где-то поблизости – если действительно не оставили глупой затеи искать собаку по всему поселку, в темноте.

Та сразу умолкла, опустила стекло и высунула голову. Алина поступила так же – хотя различить что-то было трудновато. Бесконечные заборы, вдоль которых медленно ехала машина, кусты. Утоптанное поле, где подростки летом играли в футбол. Поселковый магазин с разбитым деревянным крыльцом – сейчас он был закрыт. Над ним одиноко горел висящий на проволоке фонарь. В грязных зарешеченных окнах было темно.

– Никого, – прошептала Алина, откидываясь на спинку сиденья. – Думаю, нужно сперва поехать к вам…

Она сказала «к вам» – это вышло у нее само собой. Она никогда не считала этот дом своим. И Алина снова подумала, как она должна выглядеть в глазах Василия, требуя свою долю. С точки зрения закона она вела себя правильно. Но ведь существуют и другие точки зрения, не совпадающие с гражданским кодексом… «А вдруг он всегда помнил, что я могу претендовать на дом? Потому и не выносил меня?»

Машина остановилась у знакомых ворот. Все трое торопливо вышли. Алина сразу увидела, что окна в доме не освещены. Если дети и были там, то погасили свет. Ей было очень страшно. Она все-таки надеялась, что увидит хоть одно освещенное окошко.

Марина порывисто дернула щеколду, распахнула калитку и вошла на участок. Василий двинулся следом, включив фонарик – как он появился у него в руках, Алина даже не заметила. Она на минуту задержалась перед калиткой, оглядывая темный переулок. Нигде ни души. Далеко, на углу, среди деревьев виднеется свет – там еще не спят. Но дети не могли пойти ни к кому из соседей, – кроме бабы Любы. Ее они хорошо знали, остальных – не очень-то. У бабы Любы тоже светилось окно, завешенное розовой линялой занавеской. Когда Алина была подростком, эта занавеска была новенькой и ярко-красной. Но годы шли, и при каждой стирке с ткани смывался очередной слой краски. Скоро занавеска совсем побелеет. Увидит ли это баба Люба?

Алина пошла в дом, где уже везде горел свет.

– Они тут были! – Марина металась по кухне, заглядывая то в шкафчики, то в холодильник. – Все сдвинуто!

– Но я тоже могла сдвинуть, это не обязательно сделали они, – заметила Алина.

Над головой она слышала шаги свояка – тот обшаривал мансарду. Сама же она ничего искать не собиралась. Ей достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться – кто-то в самом деле тут побывал. Свертка, где покоился Дольфик, на полу больше не было.

– Я посмотрю в саду, – быстро сказала она, беря с полки дачный фонарик с подсевшими батарейками.

Марина ничего не ответила. Она даже не спросила про собаку – видно, это совершенно вылетело у нее из головы. Алина вышла в сад.

Она не стала звать детей – если они были где-то рядом, то и так видели, кто приехал на дачу. И если не возвращались, значит, не хотели. Она включила фонарик – обшарила слабым пятном света траву, посадки, кусты… Все было, как той ночью – только на этот раз она была тут не одна. Это ее немного подбадривало – за себя Алина не боялась. Но дети… Неужели им в самом деле пришла в голову идиотская идея отправиться сюда в одиночестве, чтобы найти собаку?

Алина шла по саду, вглядываясь в темноту, слушая каждый шорох. Заглянула в сарай, но на сей раз он был пуст. Она поискала взглядом лопату и тут же нашла ее. Наклонилась, посветила на лезвие. Оно было сухим и чистым. Сегодня этой лопатой землю не копали. Значит, Дольфика они не похоронили. Куда же они его дели? Унесли? Зачем? Неужели решили вернуться с трупом в Москву?

Но эту версию она тут же отвергла. Катя – взбалмошная девчонка – могла бы решиться на что угодно. Но Илье все-таки было уже десять лет, и он всегда казался ей довольно рассудительным парнем. Он бы отговорил сестру от такого… И хотя дети, как правило, брезгливостью не отличаются, но Дольфик должен был уже изрядно вонять. Нет, они не увозили его в Москву. Может быть, решили похоронить где-нибудь у речки? Дети любили там играть с собакой. Но почему не взяли лопату?

«Подумай, что бы сделала ты на их месте, если бы опять была ребенком?» Но Алина тут же ответила себе, что, когда была ребенком, никто никогда не мог предсказать ее поведение. А Катя в самом деле была похожа на нее. Те же своевольные выходки, упрямство, неизменное желание поставить на своем. Обиды она помнила долго, несправедливости никому не прощала. А несправедливость ей виделась буквально во всем – рано послали спать, обманули и не повезли в воскресенье в зоопарк… Да мало ли обид можно найти, если только поискать!

Конечно, исчезновение Дольфика и поведение матери, бросившей собаку в поселке, было для Кати страшным ударом. Пожалуй, такого стресса ей еще переживать не приходилось. Она любила пса, а он платил ей такой же горячей, нерассуждающей любовью. Девочка вряд ли могла понять, почему к ее собаке отнеслись так небрежно, бросив ее на произвол судьбы.

«Да она сейчас страшно озлоблена и способна на многое. Только вот возраст у нее пока такой, что много она сделать не может. Но сбежать из-под материнского надзора все-таки смогла. Я удивляюсь Илье! Он ведь ей помогал! Ну хоть какое-то утешение, что Катька сейчас не одна. Ему хоть и десять лет, но все-таки мужчина…»

Алина отправилась к бабе Любе. Старуха долго не открывала, хотя девушка стучала, что было сил. У нее даже появилась мысль, что с соседкой что-то случилось, но тут послышался ее голос. Даже узнав, кто пришел, баба Люба опасалась отпирать. До нее уже дошло страшное известие о найденном на соседнем участке трупе, и она была напугана.

– Да не открывайте, если боитесь, – сдалась наконец Алина. Ей приходилось кричать, чтобы старуха расслышала ее через дверь. – Скажите только – дети к вам не заходили? Катя и Илюшка?

– Никого я не видела, – глухо донеслось из дома.

– Но может, вы заметили что-нибудь вечером на нашем участке? В нашей половине свет горел? Окна светились?

Баба Люба затихла, а потом все-таки слегка приоткрыла дверь. Узнав, что пропали дети, она всплеснула руками:

– Этого не хватало! Сбежали?!

– А я о чем вам толкую, баба Люба, – раздраженно ответила Алина. – Они точно были здесь, заходили в дом. Но раз вы их не видели…