Лилейные песни поет добродетель ваша, и всякий раз меняетона тембр свой на тот, который хотят уши длинные слышать упрямцевдобродетельных!

И потому добродетель ваша — лишь музыка сопровождения, лишьманевр обходной, а защищает она то единственное, что зовется у вас гулкимсловом: «Еще!»

Но скажите мне, если воцарится одна добродетель из многих,то не придется ли вам поступиться и вашей? Помните, что чем выше поднимаетесь вгору вы, тем меньше людей может на ней уместиться. Придет время, и будете вывремя коротать в одиночестве полном — тот, кто выживет!

Когда же кричите вы о благе для всех, то пугаюсь я крикавашего. Как знаете вы о моем благе? Кто сказал вам, что есть для меня благо?Когда бы были вы эгоистами, не сказали бы, что знаете благо мое, ибо было бывам известно, что не знаю я вашего. И это была бы правда, и мы могли быдоговориться!

Но почему не говорите вы так? А все потому, что плевать вамна благо мое, ибо для вас существует лишь ваше! Так знайте же, что несуществует блага самого по себе: сколько бы хищник не прятал зубы — придетсяему обнажить их. И тогда рухнет все здание хваленое добродетели вашей, но не стем рухнет оно, чтобы освободить вас, а с тем, чтобы погубить нас всех!

Крепитесь же, осталось недолго! Но когда погибнет все оттого, от чего не ожидали вы, тогда поймете вы, добродетельные, что делили выто, что не принадлежало вам! Но будет поздно: думали вы защитить себя отпожара, а случилось у вас наводнение. Запаслись вы водой, да не запаслисьспасательным кругом!»

Так говорил я в здании огромном, где крест символизируетземлю круглую. Так земля несет крест свой, когда другие носят погоны, а капустамельчает тем временем. И хоть с виду похожа она на мозговые извилины, извилинмозговых не нашел я здесь, ибо была мне ответом новая глупость: «Есть у нас иподводные лодки!» — так отвечали мне повадившиеся в чужой огород.

Нельзя искать то, что случится, ибо все в свой черед само осебе заявит. Но ощутить нужду настоящего и сказать самому Себе: «Довольно!» —вот, что следует эгоисту сделать. Только бы уметь быть эгоистом!

Ты все еще ищешь или понял уже, что добродетель — лишьодинокая тень безумия? «Жизнь одна», — так, если помнишь ты, говорил другтвой — Заратустра, теперь многократно убедился он в этом.

А если бы и была у тебя вторая жизнь, то знай, что все равнонет у тебя на нее времени, ибо даже капуста стала мельчать, скоро рогатым ивовсе нечего будет есть!

Твой Заратустра.

Тибет

Привет, друг дорогой, шлет тебе Заратустра из местаодинокого, где даже горы кажутся одинокими!

Ну и странных же людей повстречал я здесь: жизнь свою онипревратили в покой, ибо так готовятся они к смерти, которая больше для них, чемжизнь. Странно ли, что и горы кажутся здесь одинокими?

Ходят они, как тени, эти желтые люди, говорят они тишелиствы пожухшей, улыбаются только губами и шаркают по скалистым склонампротертыми своими сандалиями.

Сначала мне понравилось среди них, но потом ощутил я, что исам уподобляюсь я тени. «Но тени чего?!» — спросил я себя. И не было мнеответа, и только странные люди улыбались мне узкими расщелинами своих глаз,шепча, подобно листве пожухшей, загадочные слова, которые я не в силах былразобрать.

Говорили они мне о черни, говорили тихо, говорилизастенчиво. Чернь — это люди, которые умирают, но родятся в скором времениснова. Они же, эти странные люди, что шаркают по склонам в протертых сандалиях,люди эти, средь которых и горы кажутся одинокими, решили умереть насовсем.

И тогда увидел я, что они уже умерли! Среди теней находилсяя, и сам чуть было не стал я тенью. Отчего же зовут они чернью тех, кто не сталеще тенью, а себя — нет, хотя сами они — тени, а тени черны! Кем еще бытьтеням, если не чернью?

И тогда разъяснили мне странные люди эти, что есть чернь.«Чернь — это созидающие», — так думают эти желтые люди в протертыхсандалиях, что живут среди гор, которые кажутся оттого одинокими.

«Но что же жизнь тогда, если не созидание?» — спросил ялюдей этих, глядя в узкие расщелины их неморгающих глаз.

«Жизнь — это страдание, и она иллюзорна», — ответилимне тонкие губы их.

«Но что же реально тогда, если не жизнь?» — снова спросил ялюдей этих странных.

«Реальное непостижимо», — ответили они, улыбнувшисьпустыми глазами, и стали вовсе безгласны.

Умереть в жизни — вот оно, высшее благо для тех, кто несчитает себя чернью, но черен, как тень.

«Зачем же ушли вы в горы? Там, внизу, полным-полно таких,как и вы, и даже «лучше» вас, ибо они уже умерли!» — так говорил я с тенями,чьи глаза никогда не смыкались, кроме как для временной смерти. Но не было мнеответа.

И тогда спустился я с гор и повстречал людей там, что ивправду чернью себя считали. Они рассказывали мне, что жили прежде и будут житьвпредь.

А я спросил их — откуда знают они это, и они ответили мне,указуя на горы: «Там живут те, кто знает тайну сию лучше нас! Они говорят!»

«Так вы можете ничего не делать, раз все и без васпродолжается?» — спросил я тех, кто именовал себя чернью.

«Ничего не делать — то признак мудрости, мы же чернь, нам недано!» — так отвечали мне люди, которые называют себя чернью и живут подле гор,которые показались мне от слов этих еще более одинокими.

Дано человеку жить, но одни полагают, что это бессмысленно,другие — что неизбежно. Да, трудно кого-то из них назвать человеком, они большепохожи на чернь!

Эгоист светится, самим Собой Других освещая, но не былотаких в месте этом, где даже горы кажутся одинокими! Воистину, холодный ветердует нам с юга!

Одинок ли ты, друг мой милый, или ты светел?

Твой Заратустра.

Оксфорд

«Здравствуй, друг мой! Пишу тебе из города, где даже овцамзапрещено умирать, — так боятся за жизнь свою люди в местечке этом!

Странный город посетил я: здесь всякий норовит натянуть насебя шелковую мантию, покрыть голову четырехугольной шляпой, что увенчанакисточкой, и сказать вслед за этим: «Мир — это лаборатория!»

В городе этом показали мне овцу, что не умерла, но обрелажизнь вечную. И увидел я, что не овца это, а копия копии. Но говорили мне людис кисточками: «Это та овца, только вторая такая же!»

И дивился я словам их: ибо не ясно мне, «та» или «такая же».Но не слушали меня лаборанты жизни и говорили мне: «Что ты путаешь нас,Заратустра! Разве не видишь ты, что победили мы смерть?!» И я смеялся в ответим, рассказывая притчу о тарантуле: