Ратлидж поблагодарил ее и отправился искать Блэкуэлл-стрит. Она оказалась скорее переулком, а не улицей, узкой, отходящей под углом от площади. Сапожную мастерскую он нашел без труда, но удивился, увидев, что Берджесс живет в какой-то убогой лачуге. Никакой приемной рядом он не заметил.

Он постучал в дверь; спустя какое-то время ему открыл худощавый, когда-то красивый человек. Его налитые кровью голубые глаза и неряшливые седеющие волосы весьма красноречиво рассказывали печальную историю его жизни. И все-таки язык у него не заплетался.

— Что вы хотите? — спросил он.

— Мне нужен доктор Берджесс, — ответил Ратлидж.

— Он перед вами. Но я больше не практикую. Если вам требуется квалифицированная помощь, обратитесь к доктору Престону. Его приемная на главной улице; вы ее не пропустите.

— Но вы еще можете практиковать?

— Сэр, это вас не касается. Всего хорошего!

Ратлидж поставил ногу в щель, не давая Берджессу закрыть дверь у него перед носом, и сказал:

— Я только что от миссис Беннет.

Берджесс замялся:

— У нас с ней соглашение. Я лечу ее слуг, поскольку доктор Престон за это не берется, но больше никого. Ни друзей… ни врагов.

— Почему доктор Престон отказался лечить ее слуг?

— Если вы там были, мне не нужно вам рассказывать, кто находит там приют. Доктор Престон считает, что преступники и душевнобольные отпугнут от него других пациентов, хотя это полный вздор. Он сам их боится.

— Я приехал к вам, потому что мне нужно поговорить с вами об одном из ее слуг.

Берджесс снова попробовал закрыть дверь.

— Я не имею права обсуждать своих пациентов!

— Зато имеете полное право обсуждать свои личные отношения с ними. Моя фамилия Ратлидж, и я из Скотленд-Ярда.

Берджесс изумленно заморгал глазами:

— Вот как? Что ж, тогда входите, и посмотрим, кто из нас прав — вы или я.

Ратлидж следом за хозяином вошел в уютную гостиную. Ее старались содержать в чистоте — наверное, к Берджессу еще приходили гости, — но в коридоре явственно чувствовался запах перегара. Хэмиш заметил: «И виски-то у него самое паршивое. Дорогое ему не по карману».

Ратлидж сел на стул, небрежно указанный Берджессом, и продолжил:

— Меня интересует скорее не здоровье и настроение ваших пациентов, а нечто другое. Не передавали ли вы без ведома миссис Беннет записки и не звонили ли вы кому-либо по поручению одного из них?

— Во-первых, у меня нет телефона. А во-вторых, меня не нанимали для того, чтобы доставлять почту. Я имею дело с недугами моих пациентов. Их отношения с кем-либо за пределами дома Беннетов меня не касаются.

— Зато они касаются меня, — сухо ответил Ратлидж. — Афонсо Диас считал, что его обидели потомки одной известной и почтенной семьи. Прихватив нож, он вломился к ним в дом и угрожал им смертью. К счастью, его удалось разоружить. Прошло много лет, и пропал сын и внук тех людей. Он пропал после того, как мистера Диаса освободили из клиники и устроили в семью миссис Беннет. У мистера Диаса есть веский повод причинить вред сыну, как он считает, своих обидчиков. А я обязан выяснить, в самом ли деле к исчезновению того человека имеет отношение Диас. Миссис Беннет уверяет, что Диас не покидал ее имения. А мне кажется, что Диас вполне мог нанять убийцу, который отомстил за него.

— Диас, говорите? Такой странный человечек. — Берджесс задумчиво нахмурился. — Не могу вам сказать, замешан он в чем-то или нет. Одно знаю точно: он меня ни о чем не просил, и я для него не делал ничего противозаконного. Никому не передавал записок и ни с кем не встречался.

— Тогда кто из слуг мог это сделать?

— Ага! Миссис Беннет полагает, что ее предприятие служит ко всеобщему благу. И что, если человеку дано выбирать, он непременно выберет праведный путь. Ее взгляды достойны восхищения. Заметьте, я их не разделяю. По характеру своей работы я наблюдал и лучшие, и худшие стороны человеческой натуры. Видел и самые разнообразные пороки, и отчаяние, и откровенную жестокость. Я служил на фронте обычным солдатом, пока правительство его величества в мудрости своей не решило, что медики будут куда полезнее, если им поручат уход за ранеными. Когда я вернулся, ничто не могло помочь мне самому, кроме бутылки спиртного. За первой бутылкой последовала вторая, третья и так далее, пока я не потерял им счет. По-моему, парочка помощников миссис Беннет, не задумываясь, перережут ей горло. А Диас — конечно, когда забывает, что не умеет говорить по-английски, — отвечает так уклончиво, что разговаривать с ним очень утомительно. По-моему, он вполне здоров и способен справляться с работой. Имейте в виду, я врач, а не духовник, не полицейский и уж точно не нянька!

— Миссис Беннет сказала, что ее замысел стал решением проблемы, с которой они столкнулись: невозможностью найти подходящих слуг. Это правда?

— Насколько мне известно, да. Она сама инвалид, как вы, наверное, заметили, и не может обойтись без посторонней помощи.

— Мистера Беннета я не застал. Что вы можете сказать о нем?

— Мне почти нечего о нем сказать. Очевидно, он обожает жену, потому что все делает так, как она велит. Может быть, он пишет трактат, посвященный их предприятию.

— Когда я приехал, миссис Беннет ждала фотографа.

— Боже правый! Она сошла с ума. Одно дело — убедить себя, что ее дурацкий замысел имеет успех, но совсем другое — сообщать об этом всему миру.

— Может быть, она и сама не верит в свой замысел до конца.

Берджесс задумался.

— Помоги нам Бог! — сказал он, вставая и давая понять, что разговор окончен. — Но я ей не сторож. Всего вам хорошего, мистер Ратлидж.

У машины снова подал голос Хэмиш: «Он не первый доктор, который ищет утешение на дне бутылки».

Ратлидж с ним согласился. Но гораздо более психического расстройства врача его беспокоило другое: высокомерие по отношению к миссис Беннет и своим пациентам, кем бы они ни были. Он лечил их по мере надобности, но снимал с себя всякую ответственность за них. Отлично понимая, что некоторые из них опасны, он предпочитал закрывать на это глаза.

И все-таки доктор вряд ли служил посредником при передаче записок от Диаса к сообщнику на воле. Он особо подчеркнул, что ни в чем не замешан, не из-за каких-то нравственных убеждений, но из-за того, что его собственная боль высасывала из него все силы и все мысли.

«Совсем как у тебя», — простодушно напомнил Хэмиш.

Ратлидж не согласился с Хэмишем. Его чувство долга и его ответственность перед жертвами — независимо от того, хорошими или плохими были они при жизни, — перевешивало желание спрятаться от жизни. Иначе ему никогда не хватило бы храбрости вернуться в Скотленд-Ярд.

Направляясь в Лондон, он напомнил себе, что до сих пор так и не решил, как ему относиться к Афонсо Диасу. Если он в самом деле невиновен, Ратлидж не имел права арестовывать его без каких бы то ни было улик. Улик, которые бы прямо указывали на то, что Диас встречался с Луисом Френчем или нанял кого-то отомстить за себя.