На этой ноте конференция завершилась – но я не перестал размышлять над вопросом «Почему я пишу?». В детстве любовь к книгам выросла во мне в желание стать писателем. Когда мне было чуть за тридцать, я решил, что умру, так и не подержав в руках своего романа. Я заглянул в самую глубь собственной бренности и сказал: «Хвала Господу, я закончил роман!» Тогда я понял: я стал писателем.

Ныне, будучи в преклонных годах, над письмами вроде этих трех я четко представляю, почему пишу и буду писать, покуда смогу. Потому что надеюсь: вот я покину этот мир, пройдет много лет – а круги от моих камешков-книг все шире будут расходиться по людским умам. Возможно, даже и по тем умам, что пребывают в разладе с собой.

На втором месте по частотности стоит вопрос: что же станется с Чарли Гордоном? Элджернон умер; значит ли это, что и Чарли обречен? Или, может, я нарочно сделал открытый финал, потому что замыслил продолжение?

Как я уже говорил, автору не следует ни интерпретировать, ни объяснять посыл и сюжетные ходы конкретных произведений. Верный своим советам, я всегда отвечаю: «Это мне неизвестно».

Тем не менее все эти годы я ощущаю присутствие Чарли. Как и полвека назад, он чуть ли не ежедневно подходит к учительскому столу и говорит: «Мистер Киз, я хочу быть умным».

Где бы он ни был, чем бы ни занимался, мне не забыть этих слов, ведь они стали ключом, отомкнувшим и рассказ, и роман. Эти слова растрогали миллионы читателей и зрителей во всем мире. Они и мою жизнь изменили.

Теперь, благодаря условному Чарли, я гораздо умнее, чем в тот день, когда пересеклись наши пути.

«А что бы произошло, если?…» – спрашивал я себя. Так вот: оно уже происходит.

Оказывается, преподаватели в старших классах и профессора в высших учебных заведениях, обсуждая на занятиях «Цветы для Элджернона», во главу угла ставят мораль, выбирают для дискуссий вопрос: «А позволительно ли использовать науку для повышения интеллекта – не важно, у животных или у людей? Разумеется, в случае, если фантастика станет реальностью?» Она стала реальностью раньше, чем я ожидал.

Утром 2 сентября 1999 года, дописав, как я думал, заключительную главу настоящей книги, я на радостях пошел в ресторан и заказал свой любимый завтрак. Официант заодно с едой принес и свеженькую «Нью-Йорк таймс». Мой взгляд упал на заголовок – вилка из моих пальцев упала на пол.

Идея, осенившая меня на станции метро более полувека назад, теперь вовсю разрабатывается в Принстонском университете на кафедре молекулярной биологии, в Массачусетском технологическом институте на кафедре исследования когнитивных нарушений мозга и в сент-луисском университете Вашингтона на кафедре анестезиологии и нейробиологии.

«Таймс» ссылалась на статью «Генетическое улучшение способностей к обучению и памяти у мышей», опубликованную в журнале «Нейчер». Доктор Джо Цинь, нейробиолог Принстонского университета, рассказал, как вместе со своей командой сумел изменить гены мышиных эмбрионов и открыть, что «поэтапный переход к формированию памяти» в принципе возможен.

Ген NR2B отвечает за обучаемость, поскольку способствует образованию белка, а белок работает как рецептор для специфических химических реакций, которые мы называем воспоминаниями. У молодых мышиных особей этого гена в избытке, но уровень резко падает с началом полового созревания. Если внедрить данный ген в мышиный эмбрион, такая мышь родится и вырастет гораздо более умной, чем ее сородичи.

Вдобавок, по словам доктора Циня, генетически модифицированные мыши «демонстрируют сверхспособности к обучению и блестящую память при решении самых разных поведенческих задач». Ученые считают, что взрослые мыши с модифицированными памятью и генами обучаемости способны передавать свои навыки потомству.

«Специальным мышам» удавалось превосходить обычных мышей при выполнении ряда тестов: например, они быстрее запоминали, где именно в мутной воде расположена особая платформа. Все мыши проявляют любопытство как к знакомым объектам, так и к незнакомым, однако специальным мышам гораздо интереснее оказываются объекты новые, что можно считать показателем улучшения памяти.

Еще в двух экспериментах генномодифицированные мыши и их потомство продемонстрировали поразительную эмоциональную память. Значительно быстрее обычных мышей они отреагировали на угрозу. Помещенные в коробку, где на них воздействовали слабыми разрядами тока, особые мыши моментально стали ассоциировать с болью саму коробку и выражать страх перед нею; мыши вздрагивали, пытались убежать, подпрыгивали и пищали. Зато, когда отключали ток, супермыши быстрее обычных мышей соображали, что сама по себе коробка не опасна. И внушенное поведение, и дезадаптация являются способами выживания; в тестах же они стали показателем так называемого эмоционального интеллекта, или, как предпочитают выражаться отдельные современные нейропсихологи, коэффициента эмоций, экью.

Некоторое время я сидел, не притрагиваясь к еде. Завтрак мой успел остыть; я расплатился и ушел голодным. Я поспешил домой дочитывать статью и шарить в Интернете – нет ли на нее откликов. Разумеется, отклики были. Они появились очень быстро, причем как со стороны ученых, так и со стороны средств массовой информации.

В частности, доктор Эрик Ричард Кандель, ведущий специалист по деятельности мозга из Колумбийского университета, для начала высоко оценил работу доктора Циня с точки зрения качественности экспериментов и достоверности данных, но заявил «Нью-Йорк таймс», что использовать эти данные надо прежде всего в медицине для помощи людям с ослабленной или потерянной памятью. Вот как доктор Кандель отозвался об идее повышения нормального интеллекта: «Это не что иное, как косметика от нейробиологии; с точки зрения морали это – кривая дорожка, и притом очень скользкая». И еще: «Одно дело – восполнять больным дефицит памяти. И совсем другое – „мутить“ с памятью нормальной. Внушение, будто интеллект – это единственный значимый в обществе фактор, я лично полагаю вредным и опасным… Этак недалеко и до полной примитивизации, до общего убеждения, будто некую „сверхрасу“ можно вырастить на таблетках».

А вот как выразился доктор Стивенс из калифорнийского Института Солка в интервью «Таймс»: «Пожалуй, это плохо, когда память работает на полную мощность… Человек запоминает уйму вещей, которые ему не нужны и даже вредны. Такое количество информации может попросту замусорить наши „жесткие диски“».

В статье с изображением ребенка-чудовища, этакого Франкенштейна, журнал «Тайм» процитировал нейробиолога Алкино Сильвы из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе: «Ничто не дается даром… Очень часто, внося некое генетическое исправление, мы вносим и повреждение, до поры невидимое глазу».

Были приведены и слова Джереми Рифкина, которого многие называют не иначе как «вечным критиком биотехнологий». Вот что он сказал: «А если ученые заиграются и создадут ментального монстра?… Вдруг мы уже вступили на опасный путь, вдруг уже программируем собственное вымирание?»