— Расскажи подробнее, — попросила Ивон. — Сегодня это нужно. Почему, объясню потом.

Робби поведал, что, когда Школьник начал предлагать забрать деньги назад, он просто отмахнулся. Они пререкались, но, в конце концов, судью удалось убедить.

— А теперь встань, — произнесла Ивон. — Я должна тебя обыскать.

Он усмехнулся, думая, что она шутит, внимательно посмотрел на нее и поднялся, широко раскинув руки.

— Я в вашем распоряжении.

Разумеется, Ивон доводилось обыскивать мужчин. В ФБР на этот счет инструкции для мужчин и женщин одинаковы. Но когда арестовываешь преступника, следя за тем, чтобы он внезапно не выхватил нож с двенадцатисантиметровым выкидным лезвием, это одно дело. А другое, когда обыскиваешь знакомого. Ощущение не из приятных. Ивон снова, как и во время их шутовской борьбы в кабинете, обнаружила, что Робби гораздо крепче, чем выглядит со стороны. Она прошлась пальцами по ногам снизу вверх, вывернула карманы, быстро прощупала промежность. В этот момент ей стало страшно, что Робби попытается сделать что-нибудь гадкое. Например, схватить ее за руку или зажать бедрами. Ивон пожалела, что не позвала присутствовать при обыске Ширли. Однако Робби никак не отреагировал, понимая, что идет запись и выпендриваться глупо. Кроме того, он знал законы сцены. В общем, Робби чувствовал себя совершенно свободно. А вот Ивон была напряжена. Она развернула его и повторила процедуру сзади. Потом обыскала дипломат, пальто, кратко для записи сообщила о результатах обыска и выключила Хитреца.

— Тебе было так же приятно, как и мне? — спросил Робби.

— С чего это вдруг? — удивилась Ивон. — Докладывая результаты обыска, я чуть не сказала, что в трусах объекта не удалось обнаружить абсолютно ничего.

Робби поморщился, но продолжал улыбаться. Он уже догадался, что камера не сработала.

Макманис просил ее также немедленно прослушать запись, сделанную Хитрецом, и позвонить в фургончик. Для этого вначале надо было снять его с Робби. Он вытащил микрофончик, сбросил рубашку, радуясь, что наконец-то можно избавиться от «сбруи». Пожаловался, что болит спина. Однако «сбрую» Ивон снимать не стала, ведь нужно было срочно прослушать запись. Клекер коротко проинструктировал Ширли, как загружать запись в компьютер, и вскоре они уселись перед динамиками. Особый интерес представлял критический момент, когда Школьник потребовал у Робби забрать конверт. Они действительно пререкались, затем заговорили совсем о другом. Что случилось с конвертом, ясно не было. Таким образом, единственным доказательством того, что судья Школьник принял взятку, являлись слова Робби. Но для жюри присяжных этого недостаточно.

— Все, — буркнул Макманис, когда Ивон позвонила, — полный провал. — Он попросил к телефону Робби, чтобы поблагодарить за проделанную работу.

Пришло время заняться клейкой лентой, с помощью которой крепился Хитрец. Ее было накручено на Робби несколько метров.

— Ой! — вскрикнул он, когда она потянула. — Больно!

Снять ленту было не так-то просто, потому что торс Робби покрывали густые черные волосы, особенно грудь. Он был похож на лемура или еще какого-то зверька, которого хотелось погладить. Клекер предлагал сбрить волосы, но Макманис не разрешил. Объяснил, что это может вызвать ненужные вопросы в магазине мужской одежды, у врача или в раздевалке оздоровительного комплекса «Доктор Мускул», куда Робби иногда заглядывал в уик-энды.

— Не беспокойся, все будет в порядке. Я занимаюсь этим почти всю жизнь, — сказала Ивон и заработала ножницами, начала осторожно отколупывать концы.

Ивон стояла очень близко, примерно сантиметрах в пяти, и могла полной грудью вдыхать его косметические ароматы, а также ощущать жар тела и всю его фактуру. В ней, этой фактуре, было что-то непристойно-чувственное. Особенно в волосах, покрывающих грудь вплоть до живота и частично спину. Красивые люди излучают некую энергию, еще не изученную современной наукой. Именно она заставляет других напрягаться в их присутствии, испытывать томление. В голову лезут какие-то странные мысли. В общем, человек балдеет. Одежда это излучение определенным образом экранирует, но сейчас Робби Фивор стоял полураздетый и излучал на полную мощность, будто с него сняли защитный свинцовый жилет.

— Начинаем? — спросила Ивон.

Он положил руки ей на плечи и напрягся.

— Только не говори, что мучить меня не доставляет тебе удовольствия.

— Зачем? Мама приучила меня не лгать. Ладно, держись крепче.

Возможно, он вздрогнул или сильнее сжал ее плечи, но на мгновение она ощутила странный трепет и отвела взгляд. Затем резко рванула конец ленты и, услышав его приглушенный стон, засмеялась.

Потерпев неудачу со Школьником, Сеннетт сосредоточился на Сильвио Малатесте, ведь в Вашингтоне ждали обещанного судью-коррупционера. Поставить в кабинет судьи «жучок» председатель окружного суда Уинчелл не разрешила, поскольку это было нарушением судебной этики. К тому же, как и в случае с установкой камеры в машине Школьника, она требовала конкретных доказательств.

Их можно было добыть единственным способом. Организовать встречу Робби с судьей наедине и записать их разговор на пленку. Он считал, что это бесполезно, поскольку дольше тридцати секунд вне зала суда ему с Сильвио Малатестой побеседовать ни разу не доводилось. Но Сеннетт знал: если он не предоставит Вашингтону судью, вилку из розетки там могут вытащить в любую минуту. И уж наверняка после очередного отчета, который грядет через несколько недель. Против Уолтера улики были неоспоримые, но он может и не дать показаний против Малатесты. Что тогда? Если операцию свернут, то до судьи они не доберутся. Поэтому Сеннетту ничего не оставалось, как снова выпустить Робби. Тот продолжал настаивать, что это просто потеря времени, но Макманис поддержал Сеннетта, правда, неохотно.

Амари установил за судьей круглосуточное наблюдение, оно показало, что случайно встретиться с ним Фивору будет очень трудно. Почти всюду, кроме работы, Малатесту сопровождала жена Минни, которую Амари прозвал Минни-Маус.

Миниатюрное существо, примерно метр сорок ростом, семенило на высоких каблуках рядом с судьей, куда бы он ни направлялся: в церковь, навестить дочь и внуков, на симфонические концерты. Минни была арфисткой, и судья Малатеста несколько раз в неделю таскал ее громоздкий инструмент в их древний фургончик из дома и обратно. Она играла на свадьбах и вечеринках, где ее нежное исполнение часто растворялось в звоне посуды и шуме голосов. Почти всегда Сильвио ее сопровождал. Сидел в сторонке, листал свои бумаги, а в конце каждого номера сдержанно аплодировал.

Через неделю Амари доложил, что случайно встретиться с Малатестой Робби может только в университете, где судья до сих пор преподавал на юридическом факультете. Раньше он работал на полную ставку, а теперь занимал должность адъюнкт-профессора[32], читал курс гражданского права. Лекции у него были по вторникам и четвергам после полудня. В эти дни он устало тащился к назначенному часу два квартала от здания суда до корпуса юридического факультета, изящного каменного здания, которому исполнилось семьдесят лет. Судя по тому, что голова у Малатесты всегда была опущена, по дороге он повторял материал текущей лекции. Амари заметил, что у судьи есть привычка, свойственная всем пожилым джентльменам, перед лекцией посещать туалет. Вот здесь Робби и должен его подкараулить. Конечно, в туалет мог войти кто-то еще, но Клекер, одетый в комбинезон уборщика, в нужный момент повесит на двери небольшую желтую табличку «Технический перерыв», какие университетский обслуживающий персонал использует во время уборок в туалетах ежедневно в четыре после полудня. Клекеру придется затеять уборку немного раньше, но подозрений это не вызовет. Что странного в действиях человека, шаркающего шваброй по полу в туалете? Сорваться все могло, если, например, кто-нибудь войдет в туалет одновременно с Малатестой, но вероятность такого события не превышала допустимой. Если во время беседы Робби с судьей кому-нибудь взбредет в голову задать Элфу какие-то вопросы, он ответит по-польски и продолжит свое занятие.