Выходим из такси в шикарном квартале. Флер тащит меня по белым каменным ступенькам, звонит в блестящую черную дверь — и вот нам открывает настоящая горничная в стильной, как полагается, черно-белой форме.

— Папа! — вопит Флер, швыряя сумку и ключи на столик в прихожей. Они скользят и падают на мраморный пол, но Флер этого даже не замечает. — Gate est arrivee![25]

Подобрав вещи Флер, горничная протягивает руку, собираясь взять мой громадный рюкзак. Я чувствую себя несколько неловко, пока не бросаю взгляд на ее лицо — то же стервозное выражение, что и у продавщиц в элитных бутиках. Костлявая овца!

Вслед за Флер прохожу в громадную гостиную с высоким потолком, заставленную музейной мебелью с витыми золотыми ножками и малюсенькими спинками. Боюсь присесть на что-нибудь: вдруг сломаю стул, а окажется, что он принадлежал еще какой-нибудь Марии Антуанетте и стоит, типа, миллион фунтов? Стены того самого знаменитого густо-бордового цвета, хотя их нелегко разглядеть между золочеными зеркалами и картинами. Я как будто попала на съемочную площадку.

Заходит ее папа, и у меня в желудке все переворачивается. У Флер такой эффектный отец — убийственная красота в сочетании с изумительно сексуальной французской помятостью, трехдневной щетиной и растрепанными темными волосами. Ему как минимум сорок, но я уже несколько лет влюблена в него по уши.

— Добро пожаловать, Кейт! — Он целует меня в обе щеки. — Путешествие прошло нормально?

Киваю, заливаясь краской до ушей. Вот задница! Ужасно нестильно!

— Как родители? Не хочешь позвонить им и сообщить, что добралась благополучно?

— В пятницу папа улетел в Нью-Йорк, месье Лавуа, — поспешно сообщаю я, надеясь, что он не спросит про маму. — В общем, он знает, где я.

Это почти правда. Не то чтобы я взяла и убежала по-настоящему. Папа сразу сообразит, где я, как только мама хватится меня и скажет ему. Он, конечно, рассвирепеет, но все равно не прервет свою драгоценную поездку в Нью-Йорк. А маме только на руку мое отсутствие. Им с Дэном будет где развлекаться.

Так я и поверила, что она поехала пожить к Этне!

Папа Флер улыбается, глядя мне прямо в глаза, и у меня вдруг потеют ладони.

— Пожалуйста, называй меня Хьюго, — мурлычет он. — Когда ты говоришь «месье Лавуа», я чувствую себя столетним стариком.

— Хьюго, — бормочу я, багровея до кончиков ушей. Флер заинтересованно наблюдает за мной.

— Он тебе нравится, — хихикает она, когда мы заваливаемся в ее комнату.

— Неправда!

Она пожимает плечами:

— Ну, сейчас у него есть любовница, так что ты в полной безопасности. — Она берет с туалетного столика алую помаду и задумчиво подносит к моему лицу. — Mais non[26]. Слишком оранжево. Она очень красивая — его подружка. И ужасно умная. Моя мать ее ненавидит, но у нее самой есть любовник, так что она вынуждена мириться. C'est la vie.

Я ласточкой бросаюсь на кровать.

— Флер, и ты что, не возражаешь?

— Лучше так, чем разводиться. О! Думаю, этот цвет тебе больше подойдет. Я не хочу тратить время на беготню между двумя домами. А так они оба довольны и счастливы. — Она смеется. — Правда, не друг с другом.

Родители Флер в самом деле кажутся счастливыми, размышляю я, глядя, как они мило беседуют — по-английски, из уважения ко мне — через сверкающий стол красного дерева (больше, чем вся наша столовая). Я сижу слева от Хьюго, и по существу это означает, что я не способна ничего съесть; напротив меня Мишель — младший брат Флер. Копия отца, через пару лет он вырастет в настоящего клевого парня, но пока ему всего-то шестнадцать. Мальчишка!

— Ты не любишь перепелиные яйца? — спрашивает меня Хьюго. — Их трудновато чистить. Давай я тебе помогу.

Он тянется через край стола и берет крошечное яичко, задевая мою руку. Я подпрыгиваю как ошпаренная. Флер поддевает меня локтем в ребро.

— Кажется, у нее пропал аппетит, — поддразнивает она меня.

— Ты, наверное, так устала с дороги, — говорит мадам Лавуа, пронизывая меня ледяным взглядом. — Шанел — такое ужасное путешествие!

Она, в самом деле, красива, но у нее ледяной взгляд. Хоть она мне и улыбается, я понимаю: ей не нравится мое присутствие. Она похожа на Снежную королеву — белые волосы (ни дать ни взять Круэлла из «Сто одного далматинца») и бледная-бледная кожа. «Забудь про Сен-Тропе, ни одна француженка на самом деле не любит солнце, — как-то сказала мне Флер. — Это вредно для кожи, ужасно старит».

Я киваю и несколько секунд не поднимаю головы, чтобы мадам Лавуа не видела выражения моего лица. Готова поспорить — старая ведьма умеет читать мысли.

Горничная уносит тарелки и возвращается с основным блюдом — огромной рыбиной на большом серебряном подносе, размером почти с нее саму. Рыба прямо с головой. Она смотрит на меня. Боже, у нее еще и зубы!

Не смотри на нее. Это просто большая рыбная палочка, только с глазами и зубами.

Я принимаюсь перебирать ножи и вилки, раздумывая, как бы сбежать из-за стола, не показавшись при этом невоспитанной. Тут возвращается горничная и что-то шепчет на ухо Хьюго.

— Кейт, звонит твой отец, — любезным тоном сообщает он. — Амели проводит тебя в кабинет, чтобы ты могла поговорить приватно.

Вот дерьмо! Не ожидала, что он так быстро выследит меня.

— Какого черта ты затеяла? — орет отец, не успеваю я поднести к уху трубку.

— Пап, только позволь мне все объяснить…

— Бога ради, Кейт! Сбежать в Париж и даже слова никому не сказать, даже чертовой записки не оставить! Твоя бедная мать с ума сходит от волнения.

Что-то я в этом сомневаюсь.

— Уже в полицию собирается звонить! Не могу поверить, что ты способна на столь безответственный поступок! Сейчас же садись на ближайший поезд и отправляйся домой, юная леди, или у тебя будет куча неприятностей!

— Папочка, пожалуйста, я хотела бы просто побыть здесь несколько деньков. Обещаю, я буду практиковаться во французском.

— К черту твой французский! Немедленно домой!

— Папа, мне нужно немного отвлечься! — кричу я. — Меня тошнит от ваших с мамой постоянных ссор! Я больше не могу ее выносить!

— Ты думаешь, это у тебя проблемы? Твоя мать закатывает мне истерики по телефону, твердит, что тебя похитили или вообще убили, пока я тут в Нью-Йорке пытаюсь спасти компанию от полного разорения, чтобы нас не вышвырнули на улицу! А ты выкидываешь такой глупый номер!

— Ты знал, где я, — угрюмо говорю я.

— Твое счастье, что Лавуа хорошие люди. Но ты не можешь просто так свалиться на них как снег на голову, Кэтлин! Пора уже повзрослеть! Дело не только в тебе!